Георгий Шилин - Приключения 1968

Второй помощник Басова — Борис, студент-геолог.

В институте для его курса путевок на практику имелось в обрез, и почти все были в освоенные места, с предоставлением общежития и трехразового питания в столовой. А он жаждал романтики, странствий, опасности…

На лучшие места Борис претендовать не мог: не отличник, не чемпион, не… и так далее.

Когда дошла до него очередь, выбор был куцый — несколько мест с обеспеченным общежитием и одно — темная лошадка. Путевка эта отпугивала своей лаконичностью: «Ирк. филиал ВРТ, Кладбищенская, 8», — вот и все, что было на ней обозначено. Шуток насчет кладбищенской геологии пришлось выслушать много, и все же Борис рискнул.

Приехал он как раз вовремя — его немедля послали грузить машину, а затем Басов, внимательно просмотрев его зачетную книжку, сказал: «Пиши заявление на должность техника».

Борис не стал задавать вопросов, отступать было некуда — денег осталось меньше двух рублей.

Басов пояснил, куда и зачем направляется их партия. Сначала Борис решил, что его собеседник шутит, но какие там шутки.

Вскоре они летели над неоглядной тайгой, над сумрачным Охотским морем. Навстречу им, как огромный корабль, приближалась Камчатка, дымя трубами своих вулканов. Вдали, за кораблем, вереницей лодок вытянулись Курильские острова — вулканическая гряда, на пять километров поднявшаяся со дна океана. Борис не мог насмотреться — океан, японский пейзаж побережья, стелющиеся деревья на склонах гор, голые горы, а еще выше — сверкающие снежные вершины и черный дым кратеров.

За неделю Борис увидел больше, чем за всю свою прежнюю девятнадцатилетнюю жизнь.

Радиограмма взбудоражила всех. К ним, начинающим работы в районе вулкана имени Вольского, вылетает сам Вольский!

«Для чего летит сюда академик?» Этот вопрос без труда читался в глазах Басова.

— Наверно, решил отметить юбилей, свесив ноги в кратер! — Сидя на ящике, Маршан попытался это изобразить.

«Скоро смогу сказать любому: «Когда я с академиком Вольским на Курильской гряде…» Борис сознавал, что это глупо, тщеславно, но улыбка сама собой раскрывала его рот.

Не доверяя памяти, Басов вытащил из вьючного ящика толстые тетради своих конспектов. Они были у него в полном порядке. Записи обстоятельны, почерк тверд.

Маршан оказался прав. Год был юбилейный — ровно двадцать лет назад безымянному вулкану, на безлюдном тогда острове, было присвоено имя Вольского, который незадолго, до этого закончил изучение геологии острова. Позднее сюда он, по-видимому, не приезжал — и вот как снег на голову!

Басов знал, что академику перевалило за шестьдесят. В таком возрасте для празднования юбилеев выбирают места более уютные.

Поглаживая свои ровно подстриженные усы, он подумал: «Коль сам Вольский — значит, предстоят большие дела. Может, все к лучшему, здесь найду я свою золотую жилу…»

Давно уже диссертация стала его заветной мечтой, осуществление которой, к сожалению, не приближалось.

Маршан весело посвистывал.

«Все дни, как приехали на остров, ходил словно сыч, а тут развеселился». Басов пристально на него посмотрел, подумал: «Может, он и раньше уже что-то важное знал?»

Тощий, длинный Илья Маршан сидел на ящике, обняв колени. Лицо отнюдь не выражало особой осведомленности.

Сквозь широко раскрытую дверь, высоко над черно-зеленым обрывистым хребтом, среди ваты облаков, им был виден конус вулкана Вольского. Он казался игрушечным, и дымок над ним извивался тоненькой папиросной струйкой.

— А как он выглядит сам, так сказать, живой вулкан? Вы с ним знакомы, Андрей Михайлович? — спросил Маршан.

— Видеть пришлось на конференции, — ответил Басов, — седой, волосы назад зачесаны, нос с горбинкой, ростом невысок, но человек заметный.

— Вероятно, в основном своим титулом, — съязвил Маршан просто так, по привычке.

— Он же изучал все вулканы мира! — вступился Борис, помня, что в учебнике геологии Вольский упоминался часто и всегда с почтительными эпитетами.

Басов поспешно поручил хозяйственные дела Илье и Борису, а сам засел за конспекты. Он был встревожен — неожиданно все это и не вовремя! Не успел он еще разобраться, пообвыкнуть на новом месте. Начнутся разговоры, легко попасть впросак.

Уже кончился день, а он все читал и повторял почти как перед экзаменом.

— Я пошел, — небрежно сказал Маршан, направляясь к выходу.

Басов хмуро посмотрел ему вслед. Опять! Каждый вечер куда-то исчезает, является под утро. Словно почувствовав осуждающий взгляд, Маршан повернулся, пробормотал:

— Кстати, чтобы не изумлялись моим исчезновениям, сообщаю, что встретил здесь знакомую.

Он ушел, сутулясь, ругая себя за дурацкую застенчивость, которая помешала ему сказать сразу, да и сейчас заставила вильнуть. Ведь фраза «встретил знакомую» подразумевает что-то случайное, а он приехал бы сюда, даже не будь этой темы. Два года писем, ожидания — и такая дурацкая фраза!

Он шел торопливо и невольно снова и снова вспоминал все, что было сказано и недоговорено за эти четыре вечера.

Конечно, она его совсем не ждала, ведь он писал только так, общими фразами, что, может быть, когда-нибудь в отпуск приедет взглянуть на экзотику (а заодно и на нее).

Как она обрадовалась! И сразу вся сжалась — он это ясно почувствовал. Они говорили торопливо, перескакивая с темы на тему. Только о Викторе ничего не было сказано.

Когда прощались, в тот первый вечер, он сказал, глядя в землю:

— Все ясно, как кофе. Товарищ Гейне это сформулировал точно: «Она была достойна любви, и он любил ее, но он не был достоин любви, и она не любила его».

— Ясно только, кто настоящий друг, самый добрый, — ответила Катя.

Больше этой темы не касались.

Катя дежурила по ночам, и они сидели вдвоем в сейсмической станции, похожей на дот. Болтали, вспоминали, смеялись почти как прежде, но иногда наступали томительные паузы. Тогда Илья начинал интересоваться техникой, а Катя просвещала его в области сейсмики.

Самописцы сейсмографов чуть дрожащей рукой выводили черные линии.

Катя то и дело на них поглядывала. В любой момент перо могло запрыгать, сообщить о толчках, угрожающих спокойствию земли и воды. Тогда дорога каждая минута, необходимо все данные радировать в штаб, а если надо, то сразу же объявить тревогу.

— С тех пор как работает наша станция, люди здесь стали куда спокойней, а раньше о цунами не забывали и во сне. — Помолчав немного, она добавила: — От сознания этого и мне легче жить…

Илья сидел возле вертикального сейсмографа, рядом с Катей. Сердце так стучало, что он с опаской поглядывал на самописец. Линия оставалась ровной, его потрясения не угрожали спокойствию планеты.