Альберт Иванов - Мир приключений 1986

Из всех четверых только она и я знали: взрывать базу мы не станем, а, оставаясь для родственников погибшими героями, обретем любовь в полной изоляции от мира. Так мы оказались тут. Прошло более четверти века, но я да, мне кажется, и она ни на секунду не пожалели о сделанном. На Варудсиме похоронен наш ребенок, мой сын, — он умер в сорок восьмом году, едва начав говорить, от неизвестной скоротечной болезни. Здесь же умрем и мы, вместе. У нас, японцев, есть такой обычай, скорее, ритуал… Правда, он не касается семей потомственных самураев. Если молодые люди не могут соединить свои судьбы, они отправляются на прогулку в долину Любви на Хонсю, к вулкану Михара, и там, проведя вместе ночь, взявшись за руки, бросаются в кратер. До Хонсю далеко, но вот вулкан тут есть — правда, бросаться туда мы не собираемся: мы счастливы.

— И вам никогда не хотелось очутиться снова среди людей, своих близких, друзей, в родных местах? — недоверчиво спросил Бахусов.

— Никогда. Самый близкий для меня человек всегда рядом, а самое родное место — то, где Сумико.

— Ну а родина? Неужели у вас не возникало желание снова вернуться туда, где вы родились?

— Никогда. У нас нет родины. Она развращена и растоптана злом и жадностью, отравлена радиацией американских бомб, сведена с ума вероломной истерикой политиканов. Она, словно одержимая амоком, несется сквозь Авике и Раурава — агонию и стенание (два последних из восьми кругов огненного буддийского ада). Нам нет до нее дела, как и ей до нас. Мы счастливы на этом диком клочке суши, среди первозданной природы и моря. У нас нет никаких забот, нам не дергают нервы и ничем не грозят. Здесь мы свободны и независимы и телом и духом. Тут наше новое отечество, и мы будем ему преданы до конца.

Токуда отодвинул чашку, поднялся и, заложив руки за спину, прошелся по комнате. Чувствовалось: воспоминания о прошлом и сам рассказ взволновали его. Затем он остановился посередине комнаты и в раздумье, точно говоря сам с собой, тихо произнес:

— Родина? Патриотизм? Какие хорошие слова, если они сказаны хорошими людьми! Но у нас их выкрикивают зачастую и те, кто вообще не имеет права называться человеком, даже в самом обыкновенном, биологическом понятии этого слова. Что же такое родина? Почему многим не сиделось на том месте, где они родились, где все им дорого и близко? Что заставило нас, японцев, с огнем и мечом захватывать Маньчжурию, Китай, Филиппины? Тускнеет человеческая память, время неудержимо сглаживает углы, заглушает вопли и стоны замученных, слоями праха покрываются развалины уничтоженных городов. И вот уже смотришь — перед именем отпетых захватчиков появляется эпитет «великий». Великий полководец, стратег, объединитель… И забыты горе и кровь. Римляне начинают гордиться Цезарем, греки — Македонским, французы — Наполеоном. Так в чем же святость понятия «родина»? В том, что одни увеличивали владения своей отчизны, лишая родины других? И за это они становятся великими? Нет. Слово «великий» можно ставить лишь перед именем того человека или даже целого народа, кто принес людям не смерть и злобу, а доброту и радость. И сделал это бескорыстно, по зову сердца, души, справедливости.

Круглые часы, светящийся циферблат которых был разбит на двадцать четыре деления, показывали шесть. Времени оставалось совсем мало. Бахусов сбросил одеяло, вскочил, наскоро сделал зарядку. Затем, ополоснувшись до пояса холодной водой над алюминиевым тазом, оделся и присел на татами в ожидании коменданта.

Токуда явился ровно в полседьмого, минута в минуту, как и договорились накануне. В руках он держал парусиновую сумку с двумя сплетенными из кожи ручками. Поздоровавшись, он, прищурившись, окинул Алексея взглядом с ног до головы. Удовлетворенно хмыкнул, легонько похлопал по плечу и пригласил следовать за собой. По коридору они подошли к двери с номером «3». Капитан вынул из нагрудного кармана металлическое кольцо с ключом и отпер дверь. За ней открылась узкая сводчатая, похожая на наклонную штольню галерея. Бахусов заметил, что у капитана всего один ключ, и удивился: неужели все замки одинаковы? Словно отвечая на его мысли, комендант улыбнулся и сказал:

— Ключ «мастер» — одна из бытовых новинок нашего механика, открывает все замки аналогичного типа, хотя по набору нет и двух одинаковых. — И, немного помолчав, добавил: — Такие ключи только у меня и Якимото–сан. Есть помещения, куда имеем доступ лишь мы.

Они спустились по широким выщербленным базальтовым ступенькам, свернули направо, миновали круглый холл, опять спустились и остановились у небольшой, но массивной двери. Тем же «мастером» капитан отпер ее и распахнул настежь. Пахнуло солоноватым морским холодком, от которого сразу слегка закружилась голова. Пахло специфическим, присущим островам, запахом сырой рыбы и водорослей. Начинало светать. Прямо перед выходом, метрах в пяти–шести, полого уходил вниз песчаный откос. На него набегали мелкие и льдистые волны, как на реке или небольшом озере. Да и сама бухта, закрытая со всех сторон крутыми и острыми утесами, напоминала скорее высокогорное озеро, чем залив. По низкому серому небу стремительно проносились, гонимые свистящим ветром, клочья закопченных облаков. В самой же бухточке было тихо и спокойно. Токуда приблизился к воде, присев на корточки, зачерпнул ее ладонью. Пошевелил пальцами.

— Как лед. А не замерзает, хотя уже декабрь. Бухту питают теплые ключи нагретой вулканом воды, здесь она даже почти пресная. Попробуйте.

Алексей тоже зачерпнул ладонью воду и поднес ее к губам.

— Да, еле–еле солоноватая. Как у нас на целине в колодцах. А вы не боитесь, что нас заметят? С какого–нибудь корабля или, наконец, с самолета?

— Исключено. Мы вообще редко выбираемся наружу, и только в тех местах, которые совершенно не просматриваются с океана. Делаем это чаще всего ночью и в нелетную, как сейчас, погоду. Это дает возможность не попадать в поле зрения авиации и судов. Бывали, конечно, случаи, продиктованные обстоятельствами. Например, когда вас, как Робинзона Крузо, подарил нам прибой.

— Ну а если все–таки кто–либо высадится на остров? Мало ли зачем, тогда что? Будете сражаться?

— До этого, я надеюсь, не дойдет. Нас все равно не обнаружат. Посмотрите… — Комендант указал рукой туда, откуда они вышли.

Бахусов обернулся и опешил. На том месте, где должна была находиться дверь, он увидел только замшелую скалу с выбоинами и стеблями сухой, припорошенной снежком травы да уходящий вверх и пропадающий в серой мгле склон вулкана, испещренный бороздками.

— Видите? Сделано на совесть. Выходы на поверхность — их не так уж много, всего четыре на каждую сторону света, — замаскированы, их нельзя заметить, даже стоя рядом. Если хотите, можете убедиться.