Альберт Иванов - Мир приключений 1986

— Все, кто есть. Всё, что есть. И быстро, понимаешь, быстро.

Мы выскочили из дежурки, застегиваясь на ходу, и, срезая полуверстную петлю серпантина, сразу рванули на скороходке. Крутая и каменистая, местами с хилыми дощатыми ступеньками, зато с «перилами» — тросиком, натянутым на железных колышках, — эта тропинка сбивала дыхание, но позволяла выиграть минут десять–двенадцать.

Где–то посредине я приостановился, глянул вверх — обе линии работали нормально. Над предохранительной сетью, чуть покачиваясь, непрерывной чередой бежали вагоны. В чем же дело? Авария на Руднике? Но горноспасателей там хоть отбавляй, да и наш инструмент ни к чему. На «пассажирке»? Ну, чудес–то все–таки не бывает. Однако раздумывать было некогда.

Навьюченные ящиками со всем аварийным набором, бензорезом, домкратами и талями, мы выбрались наконец на дорогу. До следующего места, где можно было срезать петлю, оставалось метров сто, когда навстречу, стреляя из–под колес щебенкой, вылетел куцемордый вездеход.

Что стряслось? С кем? Где? Но водитель знал немногим больше нашего. Стала «пассажирка». Повреждение неподалеку от опоры, у Нижней станции. Нас вызывают на Верхнюю. Но что же конкретно произошло?

Запаса прочности в «пассажирке» — на два землетрясения, система безопасности — высшего класса. Ходовая тележка — с автономным тормозным приводом, в гондоле — проводник, ручная лебедка, люк в полу и «штаны» — подвесная беседка–мешок на одного человека. Даже если случится что–нибудь совсем уж невероятное — станет ГЭС, сгорит генераторная и одновременно лопнут тяговые канаты, — все равно и в этом случае пассажирам ничто не угрожает.

За двадцать минут в скачущем кузове мы чуть не остались без языков, пытаясь хоть до чего–то договориться, к чему–то прийти, но толку все равно не было. А на станции, у шахтоуправления, все оказалось неожиданно спокойно и чинно, только народу чуть больше, чем обычно бывает в это время. Дежурный оператор, встретивший нас на пороге машинного отделения, даже не подавал виду, что что–то случилось, и я на мгновение подумал, не разыграл ли нас какой–то лихой чревовещатель. Но только на одно мгновение.

Заперев за нами дверь, оператор стремительно метнулся к селектору:

— Прибыли, Ибрагим Ашотович.

Хохов, видно, не отходил от аппарата.

— Байкалов, слушай меня. Гондола стала в семи метрах над нижней опорой. Был сильный удар в подвеску. Очень сильный. Тяговый не проворачивается. Когда пытались, проводник доложил, что рвет оплетку несущего. Из окон ничего не видно, вылезать на кабину проводнику я запретил. Когда стукнуло, посыпались стекла, его порезало. Думаю, повреждены ролики. Клинят, вероятно, осколки. Метеорологи дали штормсигнал. Ветер дойдет до критического минут через сорок. В гондоле семнадцать человек. Что думаете?

Это была классическая манера нашего начальника. Он отдавал приказы, только выслушав тех, кому предстояло их выполнять. В любых случаях.

Петрович, запыхавшийся, чуть побледневший, на обтянутых скулах резко проступили въевшиеся порошинки, легонько отодвинул меня от селектора:

— Как со второй кабиной?

— Было двадцать три человека, сейчас эвакуируются по одному на беседке. Должны успеть.

— А разве в первой что–нибудь с «мешком»?

— Хуже. — Хохов выдержал короткую паузу. — Там женщина. На восьмом месяце. А через нижний люк… Ну, ты сам понимаешь.

— Та–а–ак… — Петрович отвернулся от селектора, глянул на нас, покусывая нижнюю губу. Чуть прищуренные глаза его были холодны и серьезны. — Та–а–ак, — повторил он и крепко потер подбородок. — Худо. Долбануло–то, видать, прыгуном.

— Проходчики, понимаешь, проходчики рекорд сегодня ставили, — торопливо, взахлеб зашептал сбоку оператор. — Профком встречу им организовал, ну, семьи, конечно, приехали, и одна там… — Он показал, какая была одна. — Я не видел, как она в кабину прошла, я…

— Не трясись, курдюк овечий, — оборвал Пешко его растерянный шепот–вопль. — Смотреть противно. Кто тебя винит? — И, враз позабыв об операторе, уже задумчиво добавил: — Надо же! И ветер, и прыгун… Да еще в подвеску.

Действительно, сочетание было фантастическим. Прыгун, камень, по каким–то неведомым причинам стронувшийся с вершины и заскакавший вниз по склону, ударяясь о бараньи лбы валунов, раз за разом набиравший скорость и силу, шел со свистом, иногда стометровыми дугами и был способен сработать как ядро древней мортиры. Но чтоб шальная его траектория оказалась нацеленной точно в подвеску? Теоретически метеорит может угодить в трубу паровоза, но о таких происшествиях газеты пока не писали.

— А гондолу, друзья, придется вести вниз. — Бражелон поежился и зачем–то начал разминать свои бицепсы. — Там ветер все же послабей будет. Но там и опора…

— Угу. — Петрович кивнул и опять обернулся к селектору. — Ибрагим Ашотович, а пожарную туда никак не подгоним?

— Думали. Машина не пройдет. А лестницу снимать…

— Понял. — Петрович не тратил времени на пустые разговоры. — Переждать ветерок? Покачаются, не умрут.

— А начнет рожать с перепугу? Да и оплетку несущего может порезать.

— Так, ясно. Ну, что ж, пустим люльку. Будем чистить.

— Кто пойдет?

— Разберемся, это недолго. А вы вот что: лебедку бы надо к опоре подкинуть до тросов. Если крепко задувать станет, расчалить надо будет кабину, чтоб не так болтало.

— Кранцы туда надо еще обязательно подбросить, скажи ему про кранцы, Петрович, — быстрым шепотом добавил Малышок.

— И то. — Петрович, не глядя, протянул руку, потрепал его по плечу. — Еще ребята дело подсказывают. Распорядитесь пару–тройку старых скатов заготовить. Вывесим на опору, сойдут за кранцы.

— Кранцы, телефон, лебедка — все будет. Бортковский, а с Нижней станции люльку не стоит спускать? Народ тут есть, собрались.

Петрович покачал головой, словно Хохов мог его увидеть:

— Тележка–то верхним концом на канатке лежит. Отсюда и лезть. Лишний только помешает. У вас все?

— Действуй.

— Люлька на одного, остальные пойдут пешком к опоре, будем минут через двадцать. — И Петрович нажал кнопку, отключающую селектор. — Ну, мужики? «Здесь вам не равнина, здесь климат иной…»

Пока пассажирщики готовили аварийную люльку — круглую, цилиндром, корзинку, склепанную из железных планок, — ребята успели уйти уже далеко. Я знал, что буду на месте куда раньше их, но понимал, что и сам я, если б пришлось оказаться на их месте, так же помчался бы вниз по этой чертовой тропке и волок бы все, что можно отсюда уволочь, — мало ли что понадобится! — и бежал бы так, как только мог.

«Молоток, кувалда, ломик, малый слесарный, домкрат, домкрат обязательно, моток троса на всякий случай, бензорез ни к чему, большие тали, тали поменьше, кажется, все, нет, еще моток капрона с карабином, на цепи монтажного не всюду долезешь». Мысли были четкими, ясными, как на волейболе перед последней подачей, когда встреча уже почти выиграна и ты видишь, что на той половине сломались, и знаешь, на кого подавать, и еще до удара чувствуешь, куда выходить в защиту.