Виктор Сафронов - Легионеры

Перед тем, как в очередной раз потерять сознание, Рысак услышал убийственный вопль исходивший от, на первый взгляд доброго дедушки из сказки про Айболита.

— Дайте же, наконец этому симулянту, болеутоляющее. Работать невозможно. Он все время теряет сознание…

Дальше было неслышно, а может и не интересно. Опять, как будто кто-то накрыл его лицо подушкой и слегка придушил.

Недели через две, после всех этих мучений. Накачали Колюньку кислородом. Перевернули вверх ногами. И сделали мудреную операцию. Лапароскопия называется. Дедушка седенький, который оперировал наверное еще в русско-японскую при Порт-Артуре, руководил и командовал всем этим мероприятием.

Несколько позже, осматривая испуганного, только от одного его вида пациента, доверительно и с восхищением сказал:

— Ну, ты, уголовная морда. Здоров же ты материться. Настоящий мастер… В свое время, я оперировал солдат штрафных батальонов. Сейчас вот тебя, трошки почикал. Как будто в молодость вернулся. Признаюсь, батенька, получил истинное удовольствие. Спасибо, порадовал старика. Выпил бы я с тобой за твое здоровье, но, жалко, тебе нельзя. Выпьешь и сразу умрешь от боли. Поэтому, только на словах… И вообще… Поскорее, малец, выздоравливай…

Примерно дней через двенадцать, перевели Рысака в тюремную камеру предварительного заключения. И чтобы никаких неожиданностей от него не было. Контроль за ним был усиленный. На сопроводительных бумагах стояла специальная полоса, означающая — «склонен к побегу».

Но, хоть и камера одиночная и блок закрытый. А «положенец» в гости пришел, не поленился, не побрезговал. Героем назвал. Рассказал последние новости с воли и местными проблемами заинтересовал. Популярно разъяснил, кто «кум». Дал понять, чего от «хозяина» следует ожидать. Вскользь затронул вопрос «невиновного» ареста Рысака. Чаем угостил. Сигарет насыпал без счета. Как бы невзначай, раны пулевые на животе, от лапароскопии оставленные, посмотрел. Поцокал языком, как профессор старенький. Пообещал любое содействие. Оказывается, воровское братство, строго на строго ему наказало, следить за тем, чтобы Колюнька ни в чем нужды не испытывал и не изводил себя мыслями подозрительными, будто его все забыли.

Не зря тогда у больницы, вроде бы случайно двое бродяг с сеткой вина прохлаждались. Скажешь, случайно? Как знать, как знать?

На предварительном следствии и начался главный ментовский беспредел. Шили они ему убийство. Ему — правильному вору. Но убийство, убийству рознь. Одно дело, когда завалишь какого-нибудь педрилу заштопанного. Братва конечно поморщиться, но никто в твою сторону и взгляда косого не бросит. А здесь угрохали Мордана, коронованного вора.

— Убийство, даже если бы не хотел, — участливо глядя ему в глаза, убеждал следак. — Я, просто вынужден. Обязан, повесить на тебя.

— Это не я, начальник, — вновь попробовал объяснить он. — Я же все рассказал…

— Разговоры о том, что ты там случайно оказался. Что кто-то тебя на улице оглушил, и затащил с целью убийства в этот дом, ни на кого впечатления не производят. Если я сниму с тебя это обвинение, то меня как злостного симулянта и саботажника, начальство разорвет в клочья… А потом расстреляет. И правильно сделает. Поэтому, история твоей дальнейшей горемычной судьбы зависит от того, что или ты сам все подпишешь, или на суде, будет учтено твое стойкое нежелание помогать следствию. А за отсутствие чистосердечного раскаяния, в содеянном тобой, страшном и жестоком преступлении. — он задумался шевеля губами. — Как минимум, три дополнительных года.

Следак Коблов, сильно не издевался, но и жировать особо не давал. Давил основатель, припирал на косвенных уликах. И уже к Рысаку подступало понимание того, что суд отмеряет ему, лет этак восемь, а если докажут корыстный мотив убийства, то все двенадцать. С такими грустными мыслями, он пришел к событию, которое кардинально изменило дальнейший ход расследования. Впрочем — и всю его дальнейшую жизнь, также.

Все дело в том, что в последнее время, на допросы стал заходить мужичек-с-ноготок. Коблов, как его увидит, вскакивает словно на пружинах. В глаза смотрит по-собачьи, преданно. Тот зайдет, в уголке скромно посидит, послушает, повздыхает тяжело, пожелает успеха и опять за дверь отчаливает.

И вот как-то раз, выпроводил он следака за дверь и Рысаку говорит примерно следующий текст. Мол, Колюня, пришел к тебе полный и основательный пиз…, то есть конец. Даже если ты, по прежнему будешь отрицать свое самое непосредственное участие в убийстве вора в законе, по кличке «Мордан». Суд, тем не менее, примет сторону предварительного следствия, уж больно крепкие доказательства во время его проведения были собраны.

— Но, тебя это вообще не пугает. Ты, парень тертый и смелый. Ты боишься не этого. Ты боишься и сомневаешься, поверят ли тебе воры, что это не ты? Если не поверят, то за убийство своего собрата, ждет тебя, смерть мучительная и позорная. А ты парень молодой. Тридцати еще нет…

Он говорил не торопясь, убедительно. Тем паузам, которые он держал, давая время собеседнику обдумать сказанное, мог позавидовать любой актер.

— Ты подумай, готов ли ты к принятию моего предложения, не затрагивающего твою воровскую честь и достоинство… Гм… Ну да… О нашем с тобой, очень засекреченном сотрудничестве…

Сказал, штанишки свои, мешком сидящие, так, для порядка, ладонью стряхнул и пошел. Будто, зря затеял эту канитель, с секретным сотрудничеством.

Зачем-то он все таки был им нужен. Неделю мариновали… Время в камере, ой как непросто течет. Мыслям в голове становилось то узко, то широко, то уж совсем тесно. Рысак понимал, что отдает инициативу в чужие руки, но должен был смириться. Так как в угол его загнали основательно. Но, правда оставили маленькую лазейку, через которую была видна надежда. Призрачная, хрупкая, но надежда — жить. Все козыри, эти профессиональные шулера сдали себе. Они и диктовали правила дальнейшего поведения.

Выход Рысаку, имеющему завышенные понятия о чести, мужичек-с-ноготок предложил достойный и красивый. А все почему? Понаблюдали за ним через дырку особую, посмотрели, как он мечется в своей одиночной камере. Взгляд его затравленный изучили. И крупный чин из конторы, дал согласие на его вербовку и дальнейшую с ним оперативную работу.

С другим ведь как? Хлопоты и одно озлобление. Завербуешь его от всей души. Деньги с нервами потратишь. А он, сучий хвост, совестью замученный, раскаянием придавленный. К утру вены себе вскроет или, что уж совсем не эстетично — повеситься. Пока будет висеть, дерьмом своим, всех кто с ним работал, измажет… Деньги и нервы народные, получалось израсходованы зря? А уже победные рапорта отправлены, дырки для новых орденов и звезд заготовлены.