Василий Гузик - Не выходя из боя

Допрашивал меня сначала один тип в штатском. Выпытывал, уговаривал. Сначала я упирался: предателем, мол, не стану. А потом нагляделся всего, наказнился на товарищей, решил: чего подыхать зря? Лучше уж отплатить им на всю катушку.

Они-то, понятно, тоже не дураки. Крутили, крутили меня и так и эдак, раз двадцать, наверно, на допросы таскали. Думали, поднапутаю где. А чего я мог напутать? В негеройскую биографию свою приплел самую малость: отец, мол, раскулачен, погиб. А остальное — как было. Только о комсомоле не сказал.

В конце октября привезли меня в школу ихнюю. Аж под Варшаву. Поговаривали, контрразведка генштаба рядом находилась. На даче Пилсудского. Дали мне кличку «Мамонт». Группа наша была под началом ротмистра Зарвица. То ли венгр, то ли серб, не знаю. С этим мы быстро снюхались. Ротмистр в картишки баловался. Даже не баловался, а болезнь это у него вроде. Как кончим занятия — за стол. И пошла. Со зла обдирал я их всех сначала как липку. И паек, и табак, и шнапс, и барахло — все ко мне валило. А потом стал потихоньку туфтовать, поддаваться ротмистру, обучил его карточным секретам. На том и сошлись.

По радиоделу, штучкам ихним всяким шел неплохо. Ну, Зарвиц и выставлял меня везде в передний ряд: «Мамонт — это класс. Мамонт еще себя покажет. Не каждый с ним может потягаться». С такой аттестацией меня и выпустили 7 апреля 1942 года. Сказали: доверяют большое дело. Обещали крест, деньги и все такое. Задание: выяснить наличие оборонных объектов в Сызрани, характер охраны на мосту через Волгу, продвижение грузов».

Через три дня после выброски и явки Анисина с повинной они передали первую радиограмму. Немцы не ответили. На вторые и третьи сутки повторилось то же самое. Уже тогда Корнев увидел, что радист искренне, откровенно переживает неудачу и больше всего боится, что немцы так и не ответят на вызов и тем самым не подтвердят его показания.

Они все-таки ответили. Поздравили с началом работы, уточнили задание. С 7 мая начались регулярные радиосеансы. И вот тогда Анисин повеселел. Словно сбросил с души тяготивший груз.

Помощник его, Берчевский, оказался другого поля ягодой. Когда взяли на улице, аж зубами заскрипел:

— Жаль, пистолет запрятал, перестрелял бы как собак.

О сотрудничестве с ним и речи не могло быть. Да и чего ожидать от такого. Кулацкий выродок. Отца осудили за поджог и кражу колхозного хлеба, а сынок жил местью. Рьяно помогал фашистам, в разведшколе заведовал складом имущества. На допросе бахвалился, что при приземлении убил четырех железнодорожников. Проверили — вранье. Когда Анисина попросили, не посвящая в суть, охарактеризовать сокурсника по разведшколе Берчевского, он усмехнулся:

— Да какой это убивец. Болтун! Того он удавил, того зарезал. Авторитет себе у немцев поднимал, как симулянт температуру. Но убить человека может. Шакалья натура. — И, не удержавшись, спросил: — А откуда вы о нем знаете?

Корнев улыбнулся, вспомнил этот наивный вопрос. Ответить на него он не смог бы и при желании. Центр регулярно присылал данные на возможных помощников Анисина. И чем меньше оставалось времени для визита «гостя», тем короче становился список шпионов. Можно было только представить, как нелегко давалась вся эта операция. Такие же «резиденты», как Анисин, наверняка сидят в Пензе, Рузаевке, Рязани. И нужно ежедневно, ежечасно координировать действия всей этой сети, не допускать малейшей оплошности, просчета и убедить, убедить немцев, что стратегические резервы скапливаются под Москвой. Потому такие фантастические цифры в радиограммах, потому еще так нужен Анисину помощник — «язык» оттуда, где вынашиваются большие планы.

Корнев погасил свет, поднял тяжелые шторы и распахнул окно. Дохнуло свежестью. Из сада пахло яблоками, цветами. Город спал. Затемненный, настороженный. Тыловой город, в котором проходил его фронт…

Постоянные мольбы Анисина о помощи не достигали цели. Батареи действительно сели, и сигналы теперь едва прослушивались в Москве. Радист слал полные отчаяния шифровки, умолял, плакался, что разведцентр толкает его на рискованный шаг — он вынужден будет либо украсть, либо купить эти злосчастные батареи, — и что такой неосторожный шаг может обернуться провалом.

Из-за линии фронта в ответ шли обнадеживающие радиограммы и настойчивые требования регулярно информировать о продвижении железнодорожных составов и грузов по Волге. Невнимание к «резиденту» раздражало и пугало Анисина. Он был уверен, что чекисты проморгали связного, тот раскусил их игру и наверняка сообщил в разведцентр. О том, что Берчевский взят, давно допрошен и отправлен в Москву, Анисин все еще не знал. Но тревога его была обоснована. Связь действительно могла вот-вот оборваться, и Корнев стал настойчиво предлагать центру план фиктивных акций, чтобы обеспечить рацию необходимыми батареями или аккумулятором. Можно было сослаться, что питание случайно раздобыто у работника автобазы, польстившегося на деньги железнодорожника и т. д.

Полковник Светличный внимательно выслушивал эти варианты и всякий раз отклонял их.

— Пойми, — убеждал он Корнева, — сейчас наступает самый решительный момент. И выиграет тот, у кого крепче нервы. Какой бы самый благонадежный, с точки зрения немцев, вариант мы ни нашли, он будет им на руку: даст время для оценки положения, для дополнительной проверки радиста. А в этом любая разведка старается быть уверенной. Но когда они станут перед фактом, что связь прекращается, то невольно будут вынуждены показать, нужен им Анисин или нет. Коль надобен — помогут. Обязательно помогут. Так что наша задача теперь ждать. Ждать вестей и гонцов оттуда.

В очередной радиограмме Анисин сообщил немцам, что жить ему не на что и он вынужден поступить на работу. Из-за линии фронта дали согласие. И «резидент» стал «монтером телефонной сети». В эфир теперь выходил раз в неделю, по воскресеньям. Информировал немцев о якобы подслушанных разговорах, сосредоточении крупных частей под Сызранью, росте военных перевозок на Пензу, и отчасти — на Сталинград.

А в небольшом доме по Интернациональной по-прежнему ждали «гостей». Днем и ночью. Круглые сутки. И было это нелегко.

В полуподвальной комнате — квартире Анисина — поселились двое молодых чекистов. Их жизнь ограничивалась стенами дома. И только в часы приема пищи Корнев приходил на подсмену. Один бежал в столовую, двое по-прежнему дежурили.

На улице, в доме действовала целая система сигнализации. Достаточно было подозрительному лицу появиться в нескольких кварталах от квартиры радиста, как о каждом его шаге сообщали сюда. Казалось, все было продумано, учтено. Даже поведение хозяйки дома в случае появления шпиона. И тем не менее…