Василий Гузик - Не выходя из боя

Выбор пал на учительницу Елену Михайловну Карельскую. Уже в Куйбышеве она поведала страшные подробности трагедии своей семьи. Глубокой осенью 1942 года полицией безопасности Пятигорска были согнаны в глубокий ров несколько сот жителей города — женщины, дети, старики. Расстрелом руководил Колесов. На глазах Елены Михайловны он в упор застрелил ее семилетнего Мишу и пятилетнюю Лорочку. Полицейская пуля свалила и ее, почти обезумевшую от ужаса, потерявшую память…

Озеров знал, что такое терять родных, близких. Он видел смерть в бою, терял товарищей, друзей. Знал об Освенциме и Бухенвальде, нечеловеческих пытках, надругательствах над ни в чем не повинными людьми. Но то, что рассказала эта женщина, заставляло все переживать вместе с ней. Как она ночью пришла в себя и, теряя последние силы, ползком выбралась изо рва, как ползла в грязи, истекая кровью, как обессиленная свалилась у порога домика на окраине Пятигорска. Незнакомые люди подобрали и выходили ее. В ту страшную ночь голова молодой женщины стала белой.

Мужчина в кирзовых сапогах, помятом пиджаке, с картонной папкой в руках с озабоченным видом подошел к конторе. Сразу побледневшая Карельская зажала рот рукой и не сводила с него глаз.

— Он! Убийца! Колесов!

Она не могла говорить от волнения. Озеров ругнул себя за непредусмотрительность — пришлось послать водителя в контору за стаканом воды.

— Елена Михайловна, помните, — успокаивал ее Озеров, — мы не можем с вами ошибиться. Он сейчас пойдет из конторы. Убедитесь еще раз: Колесов это или нет.

Дрожа всем телом, она прижалась в угол и молчала. Через полчаса Николаев вновь появился на крыльце конторы. Вид у него был удовлетворенный. Очевидно, путаницу с квитанциями допустили работники хлебоприемного пункта. Карельская буквально впилась взглядом в самодовольно ухмыляющееся лицо. Губы ее задрожали, она готова была разрыдаться и только выговаривала:

— Он! Он!

Колесов уходил. Сутулый и невозмутимый, с длинными, как у орангутанга, руками. Карельская заплакала:

— Почему вы его отпускаете? Ведь это же убийца! Палач!

Озеров успокаивал ее. И главным утешением было обещание: преступник не уйдет от ответа.

Через несколько дней, дав возможность Карельской отдохнуть от пережитых волнений, прийти в себя, оперативники проводили ее в Пятигорск. На правах знакомого Озеров попросил ее никому ничего не рассказывать о поездке и встрече с Колесовым. Дело предстояло довести до конца.

Колесова арестовали. Следствие вскрыло всю картину его кровавых злодеяний, полностью изобличило преступника.

…Тяжелое для нашего народа лето 1942 года. В кровопролитных боях советские войска сдерживают натиск гитлеровских полчищ. Под угрозой Сталинград и Кавказ. Неподалеку от станции Суворовская, что в Ставропольском крае, заняла оборону артиллерийская батарея. Командование ею только что принял Колесов. До этого он был на штабной работе и, как вспоминали бойцы, пороху по-настоящему еще не нюхал.

Новый комбат повел себя довольно странно. В трудные минуты боя у него появляются недомогание, головные боли. Он отсиживается в блиндаже или окопе, вызывая сочувственные и иронические усмешки бойцов: «Необстрелянный, обвыкнет», «Да чего там, медвежья хворость у комбата, трусит». Но никто из них не мог подумать, что командир способен на предательство. А между тем Колесов чуть ли не с первого фронтового дня вынашивал мысль о добровольной сдаче в плен. Трусость разъедала его душу, как ржавчина железо. Лишь бы выжить, любой ценой сохранить жизнь — вот все, что его заботило, заставляло искать подходящий случай.

И случай представился. 8 августа на рассвете бойцы батареи захватили в плен двух немецких офицеров. Немцев взяли сонными. Чувствуя себя хозяевами в степи, они оставили в машине одежду, оружие, расположились на ночлег под открытым небом. В одном белье захватили их в то утро сержант Гордиенко и рядовой Гейтуллин.

В руки артиллеристов, как оказалось, попали важные птицы — заместитель начальника карательного органа СД-12 майор Пфайфер и его переводчик лейтенант Шак. Немцы ехали в Пятигорск, где должна была действовать их карательная команда, и никак не предполагали, что окажутся в расположении советской батареи. Держались они испуганно и, конечно, не питали никаких иллюзий в отношении своей судьбы. Фронт, может быть, уже за спиной артиллеристов, и им недосуг будет возиться с карателями. Каково же было их удивление, когда на допросе Колесов стал интересоваться: а как отнесется немецкое командование к человеку, который перейдет на их сторону? Не расстреляют, не отправят в концлагерь? Понять настроение потенциального предателя было нетрудно, и пленные офицеры в один голос принялись уверять, что такого человека не только не расстреляют, но и будут ценить, создадут ему привилегированные условия.

Сделка состоялась. Колесов, до этого безучастно относившийся к делам батареи, вдруг развил бурную деятельность. Он приказал посадить офицеров в кузов старенькой полуторки и заявил, что едет в командирскую разведку. На местности сориентируется в запутанной обстановке и выяснит, где свои, где немцы. С ним отправятся несколько бойцов.

За руль полуторки сел комсорг батареи сержант Илья Гордиенко, человек отчаянной храбрости, любимец всех бойцов. Это о нем на следствии скажет бывший комиссар батареи Григорий Кириллович Полещук:

«…Гордиенко был моим ближайшим помощником в работе с личным составом. Не считаясь с опасностью, не щадя жизни, он шел на любое задание, не терялся в самые тяжелые минуты. Гордиенко, пожалуй, был самым смелым на батарее. Его любили все бойцы…»

Разве знал тогда комиссар, что эта поездка для Ильи Гордиенко последняя. За ближайшим же холмом Колесов высадил бойца. Через пятьсот-шестьсот метров — второго, затем — третьего и наконец — последнего.

— Вы будете «маяками», чтобы на обратном пути нам не сбиться с курса, — заявил он им.

Обратного пути у Колесова уже не было. Неподалеку от станции, около одного из хуторов, Колесов приказал остановить машину. Когда ничего не подозревавший Илья Гордиенко открыл дверцу и встал на подножку, Колесов, воровато озираясь, выстрелил ему в затылок.

Ценой жизни соратников Колесов решил выкупить свою. Кинувшись в кузов, он развязал майора и переводчика и торопливо стал показывать вдаль. Там, по шоссе, ползла колонна немецких автомашин. Как ни спешил предатель, а доказательство своего перехода к фашистам оставил. Труп комсорга был брошен в кузов.

Гитлеровцы с распростертыми объятиями встретили предателя. В Пятигорске Пфайфер лично представил его начальнику гауптштурмфюреру Винцу, и тот милостиво предложил ему службу у себя. Колесова приняли в СД-12, а затем дали пост в карательных органах.