Ульмас Умарбеков - Клад у семи вершин

Назир подошел к арыку, присел над водой на корточки, зачерпнул пригоршней и жадно начал пить, чувствуя, как освежает его, придает сил животворная влага. Потом отправился навестить перепела, пощелкал пальцем по клетке:

— Ну, серый, спой-ка, да погромче! Во весь голос!

Перепел вытянул шею, широко раскрыл клюв и радостным, победным криком приветствовал хозяина.

Назир поднялся на террасу, заглянул в комнаты — пусто, Зулейха в школе, видать. Сбросил чапан, прилег отдохнуть. Но вздремнуть не удалось — разогнавшиеся мысли не могли остановиться, не давали лежать спокойно. Наконец старик сказал сам себе:

— Давно я там не был, да…

Он поднялся, натянул чапан, вышел во двор.

До Семи вершин было километров пять, но если б отделяло их от кишлака вдесятеро большее расстояние, все равно старик не уснул бы дома.

Он пересек двор и вошел в колхозный сад — так он выгадывал немного, сокращал себе путь. В саду его настроение стало еще лучше — он знал здесь каждое дерево, все было выращено и выпестовано им, его руками, и хотя он уже вышел на пенсию, первым в своем колхозе, все же продолжал заботиться о саде и винограднике.

Сад давно уже сделался и продолжал оставаться главным его занятием. Но теперь к привычным заботам прибавилась еще одна, она перевешивала, была важнее для Назира, чем забота о саде, и называлась она — Семь вершин. Вон они виднеются! «Хорошо, когда забота не одна, когда много их составляют смысл твоей жизни», — довольный, думал Назир.

Старик вышел из сада. Было жарко, на лбу его вы ступил пот, соленые капельки сбегали по морщинам с лба и щек, щипали глаза, попадали на губы. Но стари не остановился, только снял чапан, перебросил его че рез плечо — идти стало чуть легче.

Перед ним поднималась отлого к горам выжженная солнцем степь, одинокая юрта вдалеке казалась похожей на суслика, замершего перед своей норой. Туда лежал его путь.

Когда Назир добрался до юрты, его встретила лаем пастушья овчарка, и на лай вышел из юрты человек Узнал Назира, прикрикнул на собаку:

— Цыц, Джульбарс! Не узнал своего? Салам алей кум, Назир! Заходи, добрый друг, как раз плов по спел.

— Салам, Сафар! Давно тебя не видел!

— Заходи в юрту, друг. Ты прости, что не пришел ^ на годовщину смерти жены твоей, отлучиться не мог.

— Знаю, Сафар, работа у вас тяжелая.

За пловом Назир рассказал другу о бумагах сына ^ своей поездке в Ташкент.

— Хорошо сделал, Назир! — одобрил Сафар. — Даже если не найдут ничего у Семи вершин, сердце успокоишь.

— Правду говоришь, нет хуже, чем жалеть о несделанном.

— Подожди у меня немного, сейчас У тан вернется и я сам отведу тебя к Семи вершинам, вместе посмотрим.

— Разве твои здесь уже?

— И сын, и старуха. Завтра сюда отару перегоним я место приготовил. Неделю здесь простоим, трава у гор хорошая, сочная.

— Ас водой как?

— Плохо с водой. Старый колодец есть, придется его расчистить. А ручей у Семи вершин высох, жалко.

— Трудно вам будет.

— Что поделаешь, нам, пастухам, видать, на роду написано без воды страдать.

В юрту вошел Утан, сын Сафара. Лет двадцати, широкоплечий, крепко сколоченный — видно, бог силой не обидел — и очень похожий на отца.

— Возмужал парень! — похвалил Назир.

— Возмужал, да вот учиться не хочет! Буду, говорит, стада пасти, как ты, отец.

— Как Зулейха поживает? — спросил Утан, стараясь увести разговор от неприятной темы. — Привет ей передайте.

— В институт не пошла, меня, старика, не бросила, дома учится — заочница.

— Без наставника какое ученье? — возразил Сафар. — Не будет старший над душой стоять — чему научишься?

— Сейчас многие так занимаются, — объяснил Утан. — В этом году и я попробую на заочный поступить.

— Кто поверит тебе? — махнул рукой Сафар. — Три года обещаешь, а толку что? Кто за тебя замуж пойдет, за непутевого!

— Авось какая-нибудь да согласится, — ответил с улыбкой Утан и глянул заговорщически на гостя.

«Красивый парень, — подумал Назир. — Как улыбается, а! Зубы ровные, белые, аж сверкают, а на щеках ямочки, что у девушки… Сколько ж ему лет? Кажется, года на два он старше моей Зулейхи».

— Сколько лет тебе? — спросил он вслух.

— Двадцать два, — ответил Утан, и опять улыбка осветила его лицо.

— Пора, пора женить парня, да кто пойдет за него! — продолжал свое Сафар.

— Думаю, найдется, — поддержал юношу Назир. — Смотри, Сафар, как бы не ошибиться тебе… Вдруг придет какая-нибудь ученая-переученая да повиснет у него на шее, — что тогда скажешь?

Утан покраснел.

— Не надо об этом…

— О чем же с тобой еще говорить? — засмеялся Сафар. — Ученого разговора быть не может, раз неученые все, а об овцах — надоело…

— Ну, мне идти пора, — поднялся Утан.

— Погоди-ка, — остановил его Сафар. — Вот что, молодец. Мы с Назиром в горы сейчас поедем, а ты мать предупреди, пусть ужин для нас приготовит…

— Я внучке не сказал, что в горы иду, ждать будет, беспокоиться, — возразил Назир.

— Пусть приготовит! — распорядился Сафар, и Утаи вышел.

Затем старики вдвоем сели на лошадь Утана, и она тихонечко понесла их к Семи вершинам.

Солнце клонилось к закату, но еще жгло. Назир вспотел, устал, размеренные шаги лошади утомляли его.

— Жарко, а? — спросил он Сафара.

— Да, жаркое лето! — Сафар вытер пот с лица подолом чапана. — Скотине плохо, траву выжгло, не степь — пустыня совсем… Слушай-ка, вроде ветром подуло?..

— Да, поднимемся, там прохладно будет.

— А посмотри, Назир, что время делает! И горы стареют. Помнишь, вершины раньше были как кинжалы, а теперь — рушатся помаленьку. А помнишь еще, как боялись все их, этих Семи вершин? Сказки про них рассказывали… Так куда поедем? В ущелье Чабана?

— Давай, это близко.

Они перебрались через русло высохшего ручья, подъехали к ущелью, спешились.

— Да, а вот ущелье не рушится, — сказал Сафар.

Назир не слышал слов друга. Он смотрел на горы, на скалы у входа в ущелье, на порыжевшие камни в русле ручья, на старую чинару, горбатую чинару с пересохшей ветвью… Как знакомо все, и как давно знакомо… Куда торопится время?

Когда-то, молодой и сильный, он ходил тут за отарой и любил смотреть со скалы, как поднимается над степью солнце. Вон с той вершины над ущельем он впервые увидел, как огромен мир в лучах восходящего светила… Сколько лет ушло с той молодой поры… Гора казалась неприступной, люди боялись ее, населяли злыми духами, а он не побоялся, пошел на гору один и добрался до вершины. Наверное, молодой орел чувствует такую свободу, какую познал он, увидев далеко внизу мир в солнечной дымке…

Время, время! Даже горы сгибаешь ты! Старик посмотрел на постаревшие вершины и представил их крепкими и острыми. Да, тогда и Сафар был молод… Он вспомнил Сафара молодым, вспомнил день, когда бились здесь с басмачами и спасли девушек, и среди них — Зейнаб, жену свою будущую.