Ростислав Самбук - Марафон длиной в неделю

— Ну, значит, так... Первый — мужчина. В темном костюме и с чемоданчиком.

— Вы его хорошо видели?

Старший лейтенант понял Бобренка и уверенно покачал головой.

— Фокус с переодеванием отпадает. Между тем, как эта Грыжовская вошла в дом, и вашим прибытием прошло всего восемнадцать-девятнадцать минут, времени на это у нее не хватило бы.

— Да, — согласился Бобренок, — пожалуй, вы правы. Дальше?..

— Мужчина и женщина. Женщина молодая, лет тридцати, тоже красивая, но совсем не похожа на Грыжовскую. Мужчина выше ее на голову.

— Еще кто?

— Монахиня.

Бобренок насторожился:

— А эту вы видели?

— Конечно. Да тут во Львове они еще водятся. Знаете, в черном с белым...

В комнату заглянул Толкунов и многозначительно поманил Бобренка пальцем.

— Что? — недовольно спросил майор.

— Антенна.

Бобренок поспешно поднялся. Толкунов повел его в кухню, ткнул пальцем в хитро вмонтированный возле обычной водопроводной трубы проводок.

— Так-так! — воскликнул майор. — Стационарная.

— Они приготовили все заранее, — подтвердил Толкунов.

— Гауптман, живший тут, из абвера...

— Или СД.

— И эта Грыжовская — профессионалка. Подожди, — дернул себя за подбородок, — подожди, капитан... — Он выглянул в окно, под которым все еще стояли дворник с девушкой, позвал: — София! И вы, товарищ Синяк, зайдите сюда.

Дворник с девушкой скромно остановились в дверях, но Бобренок предложил им стулья. Устроился рядом с ними и попросил:

— Не могли бы вы припомнить, кто бывал у Грыжовской?

Девушка переглянулась с дворником и, покачав головой, сказала:

— Я ведь говорила, она сама по себе, нелюдимая, и никто к ней не ходил, кроме монахини.

— Да, монахини, — поддержал ее дворник.

— Ага! — оживился Бобренок. — И сегодня у нее в гостях была монахиня?

Дворник и девушка снова переглянулись и снова покачали головами.

— Не видел, — заявил дворник.

— И я не видела.

Бобренок, уже не слушая их, подошел к комоду, начал внимательно перебирать белье. Ничего не найдя, перешел к шкафу. Обыскав его, с торжеством вытянул голубую вязаную кофту. Взял за плечи, даже встряхнул. Спросил У Павлова:

— В этой кофте была Грыжовская?

Лейтенант, приглядевшись, сказал:

— Кажется, она.

— Поищите, капитан, в передней, — приказал Бобренок Толкунову. — Там на вешалке должна быть синяя косынка.

Действительно, Толкунов нашел косынку почти сразу — пани Грыжовская отличалась если не педантизмом, то аккуратностью: косынка была сложена и лежала в ящике для всяких мелочей — шарфов и перчаток.

— Ты считаешь?.. — неуверенно спросил Толкунов. — Считаешь, что эта стерва Грыжовская?..

— Она переоделась, — подтвердил Бобренок. — И проделывала это, по-видимому, довольно часто. Домой заходила Грыжовская, а выходила монахиня. Или наоборот.

— Зачем? — не понял Павлов.

— Два обличья... — начал Бобренок, но, взглянув на дворника и Софию, не стал объяснять, зачем понадобилась шпионке такая метаморфоза. Лишь спросил у дворника: — Скажите, товарищ Синяк, какие остались в городе монашеские ордена? Женские конечно.

— Вы бы у моей жены спросили, она по церквам бегает.

— Я знаю, — нетерпеливо заерзала на стуле София, совсем как ученица, хорошо выучившая урок и стремящаяся продемонстрировать свои знания учителю: — Я могу сказать.

— Говорите, — благожелательно улыбнулся Бобренок. Ему все больше нравилась эта непоседа.

— Когда-то были клариски... — защебетала девушка. — Их монастырь самый большой, это в центре, там, где Лычаковская кончается. На площади...

— Действующие монастыри, — уточнил Бобренок. — Мне нужны действующие монастыри.

— Бернардинок, — ни на секунду не задумалась София. — Это тоже в центре, за рынком. И еще — босых кармелиток...

— Эта босая и ходила к Грыжовской, — вставил дворник.

— Босая? — не поверил Толкунов и вопросительно посмотрел на Павлова. — Неужели?

— Да, они ходят босые или в деревянных сандалиях, — сказала девушка.

— Точно, — подтвердил Павлов, — эта монахиня громко топала. Туфли у нее такие, что ли? Деревянные.

— Где монастырь? — спросил Бобренок. — Босых кармелиток?

— Но ведь вас не пустят, — замахала руками София. — Туда мужчинам нельзя.

— Разберемся... — не согласился майор. — Так где?

— Недалеко от улицы Чарнецкого. Там на пригорке большой костел святого Михаила, за ним сад и монастырь.

— Вот и хорошо, — одобрил Бобренок. — Спасибо вам, товарищ Синяк, и вам, София, а теперь идите, у нас еще важные дела.

Дворник откланялся вежливо — он был человеком мудрым и много видел на своем веку, чтобы чему-то удивляться, а девушка состроила недовольную гримасу: наверно, считала, что ее незаслуженно отстранили от последующих событий, суливших много интересного. Даже попробовала предложить свои услуги.

Бобренок взглянул на Толкунова, и тот поспешно сказал:

— К кармелиткам! Тут и ребенку ясно: Грыжовская там. Никто ее не вспугнул, она не спешила, косынку вон как аккуратно сложила и рацию оставила...

— Да, у нее два жилища и два лица, — повторил свою мысль Бобренок. — На всякий случай. Провал тут, пересидит в монастыре... Кто на кармелитку подумает?..

— А тут явочная квартира. Девушка говорила: какой-то лейтенант крутился...

— Засада, — решил майор. — Ты, капитан, остаешься тут. А мы со старшим лейтенантом — к Карему. Полковник подошлет тебе помощь.

— А как быть с моим патрулем? — несколько смущенно попробовал возразить Павлов.

— Твои солдаты получили приказ возвратиться в комендатуру.

— Тогда жду ваших распоряжений.

— Вы, старший лейтенант, видели Грыжовскую. И должны узнать ее среди монахинь.

— Сложности!.. — вздохнул Толкунов. — С этими монахинями...

— Ничего не поделаешь, военное время, — возразил Бобренок, — и если там шпионское гнездо... Обойдемся без церемоний.

— Я — за! — поднял обе руки Толкунов. — Я вообще давно бы разогнал их. Черные вороны!

— А пока что жди подмоги. И осторожно, прошу тебя. Шпионы теперь смекалистые, и кто ж его знает, может, у них есть какой-то условный сигнал...

— Ну, а мы что, дурачки? — улыбнулся Толкунов. — Попробуй-ка нам палец в рот положить!

Иванцив привел товарный состав из Стрыя во Львов, поставил его на запасный путь. Тут паровозная бригада менялась. Иванцив должен был вести эшелон назад в Стрый, а пока у него оставалось примерно два часа, и он вместе с кочегаром и своим помощником Никитой Степановичем Лучуком направился в рабочую столовую.

Лучук немного отстал, шел, глядя, как важно шагает Иванцив, исполненный собственного достоинства, самоуверенный и солидный — элита рабочего класса, машинист паровоза. Лучук размышлял о нем: «Неужели шпион? Неужели завербовали его гитлеровцы? Неужели продался? И за что?»