Александр Бруссуев - Кайкки лоппи

Пока боролись с темнотой как-то выпустили из внимания Нему. Тот уже восседал на своем рабочем месте, изображая жабу. Доколе суд да дело, выпавшие челюсть и очки чудесным образом провалились под фанерные листы, пришлось капитану их вытаскивать из им же множимых нечистот. С успехом вновь обретя глаза и зубы, а также выполнив свой долг, мастер тихо, как мышка, просочился к себе в гнездо. Дураком он не был, поэтому решил пока не предъявлять никому свои претензии. Нужно было переждать.

Но, как оказалось, это было делом непростым. Хоть переволновавшийся Эфрен, словно освободившись от груза, покойно заснул на своем месте, плотина оказалась открытой.

Сначала один урка подбежал к Неме и, украдкой посмотрев по сторонам, пнул того по голени, потом другой отвесил удачную оплеуху. Вскоре из желающих поквитаться за месяцы унижения филиппинцев выстроилась очередь. Ударив капитана, взволнованный ситуацией моряк не спешил усесться, а вновь вставал за последним из желающих почесать свои кулаки.

Номенсен молча и достойно сносил побои: руками он старался укрыть голову, но не делал попыток дать сдачу, либо попытаться скрыться. Наконец, со своего места поднялся старпом Пашка и решительно произнес:

— Хорош.

Постоял немного перед урками и добавил:

— Побаловались — и хватит.

Говорил он на русском, но филиппинцы прекрасно разобрались в смысле: подрагивая кожей, как лошади, они разбрелись по своим углам.

Старпом.

Пашка был из тех людей, которые старались жить, плывя по течению, предпочитая, чтобы какие-то решения за него принимали другие люди. В школе — мама, после школы — папа, в армии — командир отделения, после службы — дядя, в ОВИМУ (Одесском высшем инженерном морском училище) — старшина, на работе — капитан, дома — жена. Так было легко и комфортно.

Сейчас, прислушиваясь к далеким судовым шумам, еле пробивающимся через плотно закрытую дверь и толщу воды за переборкой, он ощущал сомнения в своих поступках. Мысль, что можно было, поднапрягшись, справиться с двумя-тремя ворвавшимися на мостик оборванцами с автоматами, грызла его и не давала покоя. Их-то и было всего парочка и еще один, какой-то однорукий инвалид, уверенных в своем всесилии, вошедших походками рэперов на мостик, в то время, как остальные бандиты только начинали бегать, как тараканы, по судну. Может, надо было валить этих гадов, а потом попробовать разобраться с другими? Пашка потел и мучился: сидеть в плену очень не хотелось.

Когда-то миллион лет назад он учился в советской школе, получая от этого радость. В тихом северном городке вблизи Ладоги про террористов узнавали только из программы «Время», милиционеров было мало, и величали их «дядями»: «Дядя Олег, вы всех преступников изловили?», или: «Дядя Юра! Не пишите в школу, что Андрюшка пьяным уснул в кустах». Интересно, поверит этому кто-нибудь? Во всяком случае, те, кому ломали ребра и выносили зубы во время милицейского воздействия — вряд ли. Впрочем, просто в те годы обращали внимание только на радость, она и запомнилась.

Мама кормила, поила, одевала, давала деньги на карманные расходы, понуждала учить уроки. Папа заставлял заниматься спортом. Бабушка просто души не чаяла и баловала в меру своих невеликих возможностей. В школе приятно было быть на первых ролях: не из-за великих способностей к учебе, а просто так. Командовал классом во всех военизированных игрищах, участвовал и побеждал на всяческих спортивных соревнованиях, слыл хорошистом. Сверстники и более взрослые ребята уважали, девчонки проявляли внимание, учителя не придирались. Вместо положенной клички именовали уважительно «Паля». Из трех доступных в то время спортивных секций, не раздумывая, записался в велосипедную. В лыжную идти было скучно, в футбол как-то не тянуло. Но зато, на выпускной вечер в школе на лацкан пиджака можно было прикрепить значок «Кандидат в мастера спорта».

На семейном совете решили, что раз уж теперь всех гребут в армию поголовно, хоть ты студент, хоть праздношатающийся, то надо успеть получить рабочую специальность, причем здесь же, дома. А весной добрый знакомый из военкомата пристроит в хитрый призыв в морскую пехоту. Не рисковать же вероятностью угораздить в Афган! Паля пошел учиться в соседствующую с домом «хобзайку», то есть ПТУ с простым порядковым номером.

Учился быть слесарем, трактористом и еще кем-то, о ком теперь даже подзабыл. С велосипедным спортом завязал, потому что для дальнейшего роста требовалось переезжать в Питер, либо в Москву, чтобы там рубиться изо всех сил со своими одаренными и целеустремленными сверстниками. Но этого делать было нельзя — добрый знакомый не имел никаких шансов устроиться на работу в столичные военкоматы. С энтузиазмом заиграл в баскетбол, даже заимел на голову специальную резиновую полоску, в каких он видел, уважают играть заокеанские чернокожие парни из ЭнБиЭй.

Однако не удалось добиться желаемого: как бы он ни трудился с утяжелениями, как бы ни осваивал методику прыжка, положить мяч сверху не получалось. Было удивительно, 160 сантиметровый Магси Боукс непринужденно взмывал над паркетом и клал мяч в корзину, успевая прокрутить 180 градусов. Паля со своими 180 сантиметрами морщился и тренировался, но тщетно. Подсказать-то было некому, кругом такие же самоучки, как и он сам.

— А ты попробуй дымом набраться, — сказал как-то Вакада, хобзайский авторитет, позднее увлекшийся судьбой Ленина, как он любил говорить, полжизни просидевшего в тюрьмах. Правда, жизненный путь у «верного ленинца» оборвался где-то в районе тридцати лет. Может при царе условия существования в тюрьмах были не так резковаты для здоровья, а, может, люди были крепче телом и духом?

— Дым-то он легкости дает, — то ли всерьез, то ли в шутку продолжил Вакада.

Паля закурил, и это дело пришлось ему вполне по душе. В баскетбол он по-прежнему активно стучал, но после игры любил вкусить «кислородной палочки». О том, чтобы научиться прыгать, как Магси, как-то позабыл.

На местной дискотеке он сделался поставщиком всякой модной музыки, чуть ли не дискжокеем. Музыка шла от родственника — мажора из Петрозаводска. Вот только сказать в микрофон пару-другую слов для толпы, в большей своей степени подогретой алкоголем, Паля не мог. Репетировал, старался смотреть поверх болтающихся по залу людей, настраивался, брал в руки «громкоговоритель» и замолкал, не в силах выдавить ни звука.

— Ты вина хлопни, а лучше — водки, — сказал былой дискжокей, а в то время уже просто армейский отпускник далекого ЗабВО (Забайкальского военного округа) Лыч. — Только не переусердствуй. Хотя, — он махнул рукой, — им же по барабану, что ты несешь.

Алкоголь был по талонам, да и то только для взрослых. Но в городе нашлись курьеры, которые за некоторое вознаграждение гоняли в соседнюю область, где вино-водка лилась безлимитной рекой. Паля начал пить с коньяка.