Александр Бруссуев - Прощание с Днем сурка

Стюарт ничего не ответил, только кивнул мне, мол, продолжай.

— Я считаю, что нам нужно прервать методичное изучение местной береговой линии.

— Не понял.

— Нужно просто дождаться предсумеречного времени на берегу, чтоб потом поплыть подальше в море.

— Оригинально. И что ж нам там делать? Утопиться на закате? — недоуменно полюбопытствовал мой тупой друг.

— И я тебе отвечу. Но сначала скажи мне: что становится ночью?

Стюарт пристально посмотрел на меня. И в его взгляде не было и тени понимания, одно только подозрение и печаль.

— Ну что ты вылупился на меня, как психиатр на пациента? Отвечай, давай, не выеживайся!

— Ну, ночью становится тихо, птички дрыхнут на ветках баобабов, люди ложатся спать. Во, становится безлюдно! — обрадовался мой собеседник.

— Экий, вы, батенька, глупенький! Я другое имел ввиду. Днем светло — а ночью становится…

После некоторой паузы Стюарт, наконец, выдавил:

— Темно.

— Браво! В темноте люди имеют обыкновение зажигать свет. Разве не так?

— Так. Ну и что?

— Эх, блин, Стюарт! Какой ты непонятливый! Мы отойдем в море, станет темно. Посмотрим на землю. Там где будут видны огни — есть те, кто их зажигают. А не просто трусы на палочке вывешивают. Прикинем направление, может, оценим расстояние. По крайней мере, будем знать, где эта чертова цивилизация! Ведь не Робинзон же Крузо те трусы на шест поднял, чтоб махать проходящим судам!

— Логично. Как это до меня сразу не дошло? — воодушевился Стюарт. — Греби на сушу.

Остаток дня мы провели, питаясь и набираясь всяческих сил. Но, приняв какое-то решение, почувствовали если не облегчение, то отпор черной тоске точно.

Наконец, солнце начало клониться к горизонту, мы быстро собрались и поехали вдоль берега по дуге, забирая все дальше в открытое море. Темнота, как то водится в этих широтах, сгустилась достаточно быстро. Хотя до этого мы ежеминутно бросали взгляды назад, но глазам было не за что зацепиться: ровная береговая линия, постепенно отдаляющаяся от нас.

Однако когда тьма сгустилась до состояния ее физического осязания, Стюарт вежливо поинтересовался:

— Ну, что скажешь, на сей раз?

Я до рези в глазах уставился по направлению к невидимой суше. И кое-что углядел.

— По-моему, там какие-то огни.

— Значит, мне не показалось, — невозмутимо резюмировал он. — Что ж, твой метод оказался наилучшим в нашем положении. Поехали туда, что ли.

Мы последовали в сторону света, который креп с каждой минутой нашего к нему приближения. Как на маяк. И вдруг, раз — и огни пропали.

— Опа — на, ведь не показалось же нам одновременно! — почти закричал я.

— Может, причудливая береговая линия заслонила нас от них? — предположил Стюарт.

— Надеюсь, это ландшафт, если уж на то пошло, а не причудливое поведение господина Чубайса, приехавшего с визитом.

— Хотя, смотри, где-то там даже целое зарево на небе. Должно быть, крупный город, раз так сверкает.

— Да, действительно. Но, полагаю, что полезную информацию для себя мы вынесли, пора к берегу двигать. В темноте можно налететь на что-нибудь, а это совсем необязательно, — предложил я.

— Что ж, давай остановимся на ночевку, а со светом отправимся делать вещи.

На том и порешили, правда, до берега пришлось добираться долго. Или это мне показалось? Вытащили лодку на песок, но переворачивать не стали, разлеглись в ней, закутавшись в брезент. Пожелали друг другу спокойной ночи. И уже почти засыпая, почему-то подумал про Новый год.

Люблю я этот праздник. Так же, как День Победы, Пасху и семейные дни рождения. Это потому, что всегда с уважением относился к сказкам. Не помню, верил ли я в детстве в Деда Мороза, но зато поверил, начав взрослеть. Потому что я сам он и есть. Хоть ненадолго, на пару часов, но мне этого было достаточно, чтоб отвлечься от всех забот, присоединившись к великому братству бородатых весельчаков в халатах. Во время старших классов на новогодних вечерах поздравлял со сцены всех ровесников, участвовал в постановках для младших классов, не забыв перед этим раздавить бутылку сухого вина на троих — четверых в пионерской комнате или комитете комсомола. Легко и радостно.

Позднее, когда мои дети радовались красавице — елке в ожидании чудес, надев бороду и запахнувшись в традиционный красный халат, рассказывал им байки про нашу хлопотную дедморозовскую жизнь. Просто восторг ощутил, когда на корпоративном детском утреннике для детей работников организации присел в центре хоровода детишек в костюмах, среди которых была и моя маленькая дочка. Она все время рассматривала меня, загадочно улыбаясь, а когда я подмигнул ей, то, отбросив все сомнения, радостно крикнула: «Это мой папа!»

Да, здорово, под Новый год. Правда, уже несколько лет подряд приходится встречать новую цифру на обложке календаря, будучи вдали от родных, а именно, на пароходе. Не самый лучший момент для праздника, но, что поделаешь — работа. Да и дома вряд ли доведется одеть себя а-ля Дед Мороз. Новое время диктует новые отношения, и теперь новогодние старцы очень напоминают шоуменов, что я, конечно, не осуждаю. А сам, закрыв на пару секунд глаза под бой курантов, обязательно вспомню детский восторг: «Это мой папа».

Так с новогодними воспоминаниями я и заснул. Наверно, большую часть ночи снов не видел, но потом, вдруг, оказался в каком-то офисе на Лиговке на четвертом этаже. Я глядел из окна на здание напротив. Серый от пыли старый дом с магазином во весь первый этаж. Над магазином метровый карниз, на котором лежит целая гора бычков. Внизу, по проспекту, снуют озабоченные люди туда — сюда, глядя перед собой или под ноги. Из форточки окна над карнизом висит, высунувшись по пояс лысый чувак. Широкие волосатые плечи, иссиня небритый. Роняет окурок на гору, энергично убирается внутрь, но замирает на полпути. Медленно поднимает голову и смотрит мне в глаза. Я резко отскакиваю от окна, но успеваю испугаться пустых, как дульные срезы зрачков. Сажусь в лодке, будто весь состою из тревоги одной. Тянусь за пакетом воды. Приснится же такое!

Пора вставать, однако. Небо на востоке начинает светлеть. Надо двигаться в путь, чтоб одолеть максимум пути, пока хватит бензина. Опять же неспокойно на душе.

— Стюарт, подъем! Нас ждет горячая еда, обжигающий чай и радушие людей!

— Ты в это веришь? — морщась от боли в потревоженной руке, спросил он, выбираясь на песок.

— Честно говоря, не особо. Но что же, нам всю жизнь по этой пустыне ходить? — я широко развел обе руки.

Да пошел он в пень, этот говеный мир, если мы не сможем выбраться отсюда! Нет такой силы, которая бы смогла противостоять нам в нашем стремлении достичь дома! Мы — потомки двух древних наций, их опыт — наше достояние, мы в состоянии побороть все обстоятельства, наш дух сильнее боли и крепче страха!