Александр Бруссуев - Полярник

Я оказался перед строем.

— Отлично! Почему мы здесь сегодня собрались? Кто скажет? — он обвел взглядом настороженных солдат. — Рядовой Цыган!

Цыган покрутил глазами и квакнул.

— Я думаю, вы все согласитесь с этими словами. Молодец, Цыган!

Муса постоял, покачиваясь с носка на пятку, не обращая на меня никакого внимания. Брюхо его слегка колыхалось под кителем, полностью заслонив от меня Быка. Мне представилось, что тщедушный Васька, наверно, легко мог поместиться во чреве этого гиганта. И я вообразил себе картину, как прапорщик пожирает другого прапорщика. Ваишник недовольно хмурит брови, стреляет глазами, шевелит усами, но молчаливо поглощается Мусой, который виделся мне эдаким крокодилом из сказки Чуковского, лопавший Бармалея.

— … каждый из вас понял, что здесь правила устанавливаю я! — донесся до меня голос командира. — Верно, Цыган?

Тот вздохнул.

— Чего ты шумно дышишь? Ты что — лошадь?

Цыган вздохнул еще глубже.

— Каждый из вас уедет домой после службы в ОРМ настоящим воином: с дембельским альбомом, прошитыми белым кантом погонами и фуражкой с набитой тульей. Девки за вами будут бегать табунами, солнечные зайчики от значков и медалей будут вызывать слезы у беззубых дошкольников, старики будут махать вам вслед руками, радуясь за защитников отечества! Все это у вас будет! Но никогда не будет у него! — тут он указал на меня пальцем, копируя жест Ильича.

Я удивился, но не подал виду. Из-за живота оратора выглянул Васька-Бык и пытливо уставился на меня, будто первый раз видел.

— Это, товарищи солдаты, не воин. Это — господин студент! — Муса вплотную подошел ко мне. — Поэтому он не может быть ни сержантом, ни рядовым, ни даже ефрейтором. Где наша черная метка? — он обернулся почему-то к Передерию.

Тот растерянно стал шарить по своим карманам и недоуменно развел руками.

Муса торжественно, как жрец инков при жертвоприношении, поднял руку, двумя пальцами уцепился за мой погон и с треском легко оторвал его вместе с рукавом.

— Вот она, наша черная метка! — замахал он, как знаменем моим несчастным погоном. Строй потрясенно молчал. Даже Цыган непроизвольно открыл рот.

— Цыган! Рот закрой — трусы видать! — не унимался прапорщик. — Низложен, господин студент! Все! Нет не все!

Он оторвал второй погон, чуть ли не с моей рукой:

— Вот теперь — все!

— Спасибо, Александр Петрович! — только и сказал я.

— Иди, иди! Была бы моя воля, служить бы тебе еще, как медному котелку! — сквозь зубы прошипел Муса.

Я быстренько шмыгнул в открытые ворота одного из боксов, в хорошем темпе пробежал к двери в вулканизаторную, попытался ее открыть, но безуспешно. Конечно, после таких напутственных слов можно было этого ожидать. Но не напрасно у меня был ключ — дубликат, которым я пользовался вечерней порой в наряде, чтоб в уединении почитать полчасика. Внутри, слава богу, ничего не изменилось, я сдернул из шкафа с вешалкой вместе свою гражданскую одежду, схватил свои дембельские полуботинки и помчался к выходу. Как раз вовремя. Потому что группа захвата уже топала сапогами по боксу, повторяя мой маршрут. Но вышел я через другую дверь, парадную, никем не перекрытую. Заспешил, было к воротам, но потом подумал:

«Какого черта они будут гоняться за мной, как коалы за кенгуру? Разве я что-то совершил?»

Поэтому я подошел к ближайшей скамеечке и присел на нее. Муса продолжал пребывать на прежнем месте. Перед ним стояли четыре человека. Остальные, из разряда «молодых» ловили меня в боксах. Я неспешно снял малость покалеченную военную форму: вполне приличные еще галифе, гимнастерку, превратившуюся в безрукавку, перетертые в некоторых местах сапоги, и спокойно одел свою гражданскую одежду. Запихнул в урну свидетельства моей армейской доблести, помахал парням пилоткой, которую намеревался отвезти домой, и не торопясь, пошел вон из этого мира, в котором я провел один год, десять месяцев и двадцать три дня.

Мы с Лехой проводили на автобус Карачана, перекусили в ресторане с пивом, прикупили водки на проставку остающимся корешам и ближе к отбою материализовались в казарме. Остающийся народ тряс нам руки после принятия на грудь первых ста граммов, желали всех гражданских благ в соответствии со своими сексуальными фантазиями после следующей дозы, клялись никогда не забыть наше армейское братство после третьей. Через час мы ушли на вокзал, но крепкие рукопожатия Ромы Кирпиты, Очнева (проходившего службу безымянным с погонялой «Очкин»), Нурика Каширбаева, Абдынаби Салиходжаева, Игоря Буденко, Андрюхи Петухова, Марата Багаманова замерли в том времени, как добрые напутствия нам и себе.

Дембельский поезд был пустой, в вагоне мы, как ни странно, оказались в полном одиночестве. Даже проводники разбежались куда-то по своим делам. Было на душе спокойно и как-то благостно. Алкоголя не хотелось, разве что пили в вагоне — ресторане пиво, которое, несмотря на наценку, совсем не казалось нам дорогим.

Питер нас встретил шумом большого города, еще большим гулом переполненного Витебского вокзала и странными людьми, похожими на ментов, но в гражданской одежде. У самого вагона на перроне первые из них начали приглашать нас на работу в милицию метрополитена. Каким же таким образом они чуяли в нас, прилично одетых, дембелей? Наверно, по нашей пришибленности. Распростившись с последними вербовщиками перед выходом в город, мы почему-то слегка подрастеряли восторженность от возвращения в почти родной город. Когда же нам не продали билетов на поезд домой по причине их полного отсутствия, то мы растерялись совсем. Поезд не отсутствовал, отсутствовали билеты.

На улице все также расцветало лето, люди спешили по своим надобностям, воробьи, как мыши, копошились под кустами, бандитского вида коты, сторожко озираясь, нервно пробирались вдоль стенок по важным кошачьим делам, собаки, свернувшись клубками, собирали на себя пыль, валяясь в самых неожиданных местах. Внимания на нас никто не обращал. Дембельская эйфория очень легко угасала, оставляя после себя легонькую нервозность, почти истерику:

«А как же мы? Нас не было почти два года, мы же заслужили хоть толику уважения! Продайте нам билеты домой!»

Но городу, точнее, людям было пофиг. Тем не менее, домой в тот вечер мы все-таки уехали, вломившись к воинским кассам. Каким образом нам выдали два квиточка, позволявших впихнуться в общий вагон, я не знаю. Может быть, бронь всплыла во время нашего появления перед уставшей кассиршей? Уже забросив немудреную поклажу на третьи полки, пихая друг друга в бока, мы с Лехой заметили, как по проходу в тщетной надежде обнаружить свободное место, продвигался в погонах старшины наш третий земляк, служивший с нами в одной дивизии. Нас, олонецких, было всего трое во всей гвардейской дивизии, в один и тот же день судьба решила вернуть нас домой. Кирилл тоже не сумел купить билета, поэтому прокрался в вагон, изображая зайца, в погонах старшины. Грозные контролеры, внимательно изучив наши проездные документы, лишь скользнули взглядом по молодцеватому военному, притулившемуся у окошка.