Ева Гончар - Рассвет над океаном

Джарод видит меня издали, идёт навстречу и останавливается, не дойдя одного шага.

— Здравствуй, Мия. Ты всё-таки пришла, — произносит он без улыбки.

Я понимаю… нет, не понимаю, а чувствую кожей, как он сейчас уязвим и как от меня зависим! Делаю этот шаг сама, касаюсь губами его губ и говорю:

— Я очень хотела тебя увидеть.

Он обнимает меня и вдруг подхватывает на руки.

— Куда мы сегодня поплывём?

— Никуда, Джарод! У нас нет на это времени.

Некогда даже спуститься в каюту! Мы остаёмся в салоне. Падает на пол пальто. Джарод, почему-то уже без рубашки, поспешно запирает дверь и затягивает окна шторами. Это последнее, что я вижу ясно, прежде чем закрыть глаза и отдаться ощущениям, неправдоподобным в своей полноте и яркости.

Никто из нас не заметил, как наступило утро.

— Пожалуйста, Мия, пожалуйста, не рискуй так больше! Не приезжай завтра! — провожая меня, просит Джарод между поцелуями. — И в Центре тебе лучше бы не появляться. Скажись больной, посиди дома последние два дня. Прошу тебя, будь благоразумной!

— Джарод, я само благоразумие! Всё будет в порядке!

Всё будет в порядке — я совершенно в этом уверена.

В Центре, трепеща от нетерпения, первым делом иду к Брутсу. Он сидит напротив своего компьютера, откинувшись в кресле и прикрыв глаза. Непонятно, уходил ли он домой ночевать. Ставлю перед ним кофе и спрашиваю как можно равнодушней:

— Ну как? Ночь прошла не зря?

Он вздрагивает, открывает глаза и тут же начинает суетиться.

— Доброе утро, мисс Паркер! У меня получилось, вот, смотрите, — протягивает мне сложенный вдвое листок и неуютно передёргивает плечами. — Хотя можно было даже не мучиться с расшифровкой. Всё, как всегда: как только заходит речь о тайнах, этот человек — тут как тут!

— Какой человек, Брутс?..

Сердце сжимается дурным предчувствием. Я разворачиваю листок.

«Уильям Рейнс», — написано в нём.

Рейнс.

В висках стучит имя.

Уильям Рейнс.

Я возвращаюсь в свой кабинет, проговаривая мысленно версию, объясняющую, зачем я заставила Брутса возиться с шифром. Но никто ни о чём не спрашивает. Они уверены, что не оставили в папиных коробках ничего запретного, и не интересуются моими находками. Лучше бы интересовались! Мне пришлось бы лгать и изворачиваться, и это отвлекло бы меня от боли.

Что у меня болит — душа или тело? Боль возникает в солнечном сплетении и жгучими волнами разливается вверх и вниз. Больно двигаться и дышать. Опустившись в кресло, я стараюсь больше не делать ни того, ни другого.

Уильям. Рейнс.

Я как-то сразу поняла, что это правда! Найденный мной листок — не фальшивка. Копия настоящей справки, написанной для кого-то в Центре, потерянная среди других копий. Если бы я ничего не искала, я бы выбросила этот пакет, не глядя! Пятьдесят восьмой год. Именно такой вид имеют старые бумаги, о хранении которых никто не заботился: ветхие, потемневшие, с едва различимым текстом.

И поняла, конечно, почему это столь тщательно скрывали от Джарода и от меня. Слишком много вопросов возникло бы у нас обоих, узнай мы, что он — Паркер. Слишком много вопросов…

И вряд ли я стала бы охотиться за собственным братом!

В том, что мой биологический отец — мистер Рейнс, сомневаться, увы, не приходится! Особенно с тех пор, как я занимаюсь архивом. Все документы, касающиеся моего рождения, мне оставили. Полагаю, наверху решили больше не делать из этого тайны. Я читала папину медицинскую карту. Он обследовался несколько лет, прежде чем получил печальный вердикт о своём неизлечимом бесплодии. Я видела результаты обследования Рейнса и заключение, что он совершенно здоров и может стать донором. «Надо же, когда-то Баллон мог похвастаться здоровьем быка-производителя!» — подумала я тогда. Я даже держала в руках согласие на искусственное оплодотворение, подписанное мамой.

Вдруг — как вспышка! — становятся понятными слова Фенигора о том, что мою маму убил отец Джарода.

Общий донор наших матерей. Мистер Рейнс. Абсолютное зло.

Проклятье, как же больно! Свернуться бы сейчас клубком на кабинетном диване и лежать так до скончания времён!

Нельзя, Паркер. За тобой наблюдают, забыла? Ты подопытная крыса, Паркер!

Джарод — мой брат. Мой единокровный брат! Однажды я уже примерялась к тому, что мы — родственники. В памяти всплывают события четырёхлетней давности, когда я узнала, что у меня есть близнец. Я не сумела сама выяснить, кто это. Джарод, который, как всегда, был на шаг впереди, назвал меня «сестрёнка». И у меня ослабели ноги! Потом я поняла, что он разыграл меня. И не стала копаться в себе, чтобы разобраться, почему одна лишь мысль о том, что Джарод может быть моим братом, так меня потрясла!

Воспоминания о том вечере делают боль нестерпимой. Анжело! Анжело, который — по моей вине! — уже никогда не станет нормальным. Я не хотела причинить ему вред, но если бы я не вмешалась… если бы забыла в тот момент, что должна вернуть Джарода в Центр…

Всё, к чему прикасается Центр, рушится, гибнет, превращается в боль.

Всё, к чему я прикасаюсь!

Я надеялась сделать счастливым Томми. И потому его убили! Хотела дать Джароду счастье и спокойствие знания. А вместо этого он получит от меня отчаяние! Мию Паркер он когда-нибудь забудет. Конечно, забудет! Однажды он встретит женщину, умеющую дарить любимым радость и жизнь, а не разрушение и смерть. Но сможет ли он забыть, чей он сын? Всё горе и вся грязь нашего рода лягут на его плечи так же, как они лежат на моих.

А что делать мне? Как мне забыть минувшую ночь? Ночь, вместившую больше любви, чем вся моя предыдущая жизнь. Ночь, в которой не было случайных прикосновений и случайных слов. Ночь, как соты — мёдом, наполненную счастьем. Как забыть это ощущение сложившейся головоломки? Свою уверенность, что теперь у нас с Джародом одна жизнь на двоих, и всё в ней пойдёт, как надо? Неужели наше притяжение друг к другу — всего лишь голос крови?

Никогда я не забуду.

И поделом! Я слишком долго была… слишком долго хотела быть слепым орудием Центра.

Что будет с нашим побегом? Состоится ли он? Сумеем ли мы быть рядом, зная, что больше никогда… Невыносимо думать об этом сейчас!

Боль не отпускает. Лицо, на котором я так долго удерживаю равнодушную маску, онемело. Вдруг обнаруживаю, что снова разбираю бумаги — сортирую их по цвету и размеру. Нужно пережить несколько часов до конца рабочего дня! Потом я поеду домой и там позволю боли вырваться наружу. Прячу в сумку свою ужасную находку и листок с расшифровкой. О предстоящем разговоре с Джародом думать невыносимо тоже, но избежать его — невозможно.