Валерий Нечипоренко - Ловчий

Нежданная опала КЭПа повлекла за собой трагическое событие: в тот же день, ошеломленный сногсшибательной вестью, слег наш «бессмертный» Старик. Через три дня его хоронили.

Таким образом, наша команда, лишившись почти одновременно и своего капитана, и главного диспетчера, осиротела и распалась с космической скоростью.

Я, как и другие, оказался не у дел. Однако вынужденный простой меня не беспокоил. Безработица страшна лишь для дилетантов. Профессионалы — всегда в цене. Моя репутация, как специалиста по деликатным поручениям, была достаточно высока, и предложения, лавиной хлынувшие уже через неделю после кончины КЭПа, только подтверждали это.

Я отвечал уклончиво. Идти после КЭПа в услужение к деятелю средней руки представлялось мне унизительным. Я втайне надеялся, что на горизонте вот-вот появится человек такого же масштаба, как и КЭП, и позовет.

А пока… Почему бы не воспользоваться нежданной передышкой? Босс — в царстве теней, Бизон — на нарах… Гуляй, душа!

Это случилось восьмого октября.

Я бражничал в «Метелице» в обществе соблазнительной, хотя и несколько вульгарной блондинки. Когда моя дама направилась в туалет, рядом со мной возник лысоватый колобок средних лет в сером малоприметном костюме.

— Дмитрий Сергеевич? — вежливо осведомился он, хотя, судя по холодному выражению глаз, вопрос был чисто риторический. — Вы не уделите мне две минуты?

— Валяйте, — ответил я, прикидывая, знаю ли этого типа. Конечно же нет.

Колобок придвинул стул ближе ко мне и уселся, едва не угодив локтем в салат.

— С вами хочет встретиться один человек, — тихо сказал он.

— Со мною многие хотят встретиться, — ухмыльнулся я, пожалуй с излишним бахвальством. — Говорите прямо, кто вас послал.

— Глушенков… — ответил он одними губами.

Теплая волна окатила меня. Глушенков был Фигурой.

Правда, в отличие от КЭПа, он никогда не рвался на трибуну, скорее напротив — умышленно держался в тени, за спинами наших словоохотливых популистов. Однако же ходили упорные слухи, что он — из числа тайных Кукловодов. Поговаривали о его закулисных связях как с органами, так и с криминальными структурами. Водилось за ним еще одно качество, признаться симпатичное мне: он не корчил из себя «белую кость». Будь жив Старик, он наверняка мог бы рассказать о Глушенкове гораздо больше. Моя же информация была отрывистой, туманной. Но авторитет Глушенкова сомнению не подлежал. С этой Фигурой можно вести дела. Но и бурно соглашаться нельзя. Мы тоже знаем себе цену…

— Что конкретно он поручил передать?

— Завтра в девять пятнадцать возле подъезда вас будет ждать черная «Волга». Если вас, конечно, устраивает время. И место. Нет — назовите другие.

— Куда предстоит ехать?

— Недалеко. На одну уютную дачу. После беседы вас отвезут домой. Или куда пожелаете.

Для виду я изобразил рассеянность, задумчивость, затем легкий интерес:

— Хорошо, постараюсь выкроить часок.

— Анатолий Евгеньевич очень рассчитывает на вашу пунктуальность… — Колобок поднялся и, несмотря на солидные габариты, быстро растворился в полумраке зала.

Через минуту появилась моя дама.

Я невольно подумал о том, как точно уместился разговор с Колобком в «окно», взятое блондинкой. Легкий штришок, но и в нем чувствуется опытная рука.

Ну, поглядим…

Глушенков встретил меня в элегантно обставленной гостиной, интерьер которой не содержал и намека на ту кричащую роскошь, что вошла в моду у «новых русских». В камине трещали поленья — денек выдался прохладным. На журнальном столике в окружении тарелок с закусками высилась бутылка хорошего коньяка. На кожаном диване лежал добротно изданный старый «Атлас СССР».

Внешне Глушенков выглядел простовато: лунообразное лицо с носом-пуговкой, оттопыренные уши плюс солидное брюшко. Однако недюжинный ум, светившийся в его пронзительно синих, каких-то лучистых глазах, быстро заставлял забыть о телесном несовершенстве его носителя.

Глушенков провел меня к дивану, любезно усадил и сам сел рядом, отодвинув в сторону атлас, но держа его под рукой и, видимо, неспроста, потому как других книг в гостиной не было.

— Рад познакомиться с вами, Дмитрий Сергеевич, — сказал он густоватым баритоном, наполняя маленькие тридцатиграммовые рюмочки. — Слышал о вас много хорошего, а это в наше время большая редкость.

Цена подобным комплиментам известна, но в устах собеседника похвала прозвучала так естественно, что я невольно почувствовал себя польщенным, и, чтобы не оставаться в долгу, ответил:

— Я тоже, Анатолий Евгеньевич, слышал о вас кое-что хорошее, причем от людей, которым легче удавиться, чем кого-нибудь не оболгать.

Ему это понравилось. Он тихо рассмеялся:

— Полагаю, нам не стоит более терять время на обмен любезностями? За приятное знакомство!

Напиток был превосходен.

— Возьмите эту корзиночку, вкус изумительный…

— Благодарю…

Выдержав небольшую паузу, Глушенков заговорил:

— Что ж, Дмитрий Сергеевич, не будем ходить вокруг да около. Тем более что вы все прекрасно понимаете. Итак, есть некое дело, взявшись за которое вы смогли бы проявить свойственную вам изобретательность. Гонорар, надеюсь, вас устроит.

— Сначала хотелось бы услышать о сути дела.

— Вы, безусловно, правы. Извините за столь неловкое вступление. Разумеется, я расскажу вам все, что знаю, а затем сформулирую задачу. Но прежде, — он посмотрел мне в глаза, — разрешите один нескромный вопрос…

— Пожалуйста!

— Мне говорили, что вы убежденный сторонник поговорки «Молчание — золото». Это так?

— Будьте уверены!

— Завидное качество. — Он улыбнулся и даже дружески похлопал меня по колену. — А то, к сожалению, встречаются люди, которые слишком вольно трактуют свои же обещания. Надо ли удивляться, что с ними происходят всякие неприятности?

Я его понял. Он меня предупредил и, как говорится, умыл руки.

— У меня, Анатолий Евгеньевич, весьма странная память. Выполнив чье-либо поручение, я следом забываю о нем. Подчистую.

— Эх, мне бы такую! — воскликнул он и снова наполнил рюмки: — За удачу!

Мы выпили. Мизерность дозы компенсировалась великолепным качеством. Адреналин в крови пришел в движение.

— Так вот… — Глушенков далеко отставил рюмку, как бы давая понять, что вводная часть закончена. — Не так давно, можно сказать на днях, из забайкальской колонии вышел на свободу некий Путинцев Ярослав Гаврилович, шестьдесят четыре года. Отсидел он без малого двенадцать лет. За тройное убийство. Но это не уголовник в привычном смысле слова. Путинцев долгие годы был правой рукой Гафура Мирзоева. Вам ничего не говорит это имя?

— Нет, — признался я.