Юрий Карчевский - Схватка с чудовищами

— А сейчас что же, служите Советам?

— Конечно, нет. С Советами мне не по пути. У меня своя дорога. И давайте без расспросов. Ближе к делу.

— Зачем пожаловали к нам?

— Мне надо пройти по палатам, чтобы опознать одного типа.

— Пожалуйста, вот книга регистрации. Она подскажет вам номер палаты. Указан в ней и диагноз, и дата поступления.

— Все дело в том, что в вашем журнале, как мне известно, тот тип не значится. Подозреваю, что вы могли записать его под другой фамилией.

— А вы не боитесь, что подцепите инфекцию?

— Дайте халат! — резко бросил Краковский.

Серебрянкин с беспокойством подумал об Иванове.

— Халат от заразы не спасет, господин Краковский. Но если настаиваете, дайте расписку, что вы предупреждены мною и опасностью пренебрегаете.

— Игорь, возьми лекаря под свою опеку, пока я буду ходить по больнице! — приказал Краковский пришедшему с ним Кривоносому.

Он взял автомат на изготовку и направился в палаты. Заглянул в одну, другую, третью, прошелся между кроватями, всматриваясь в лица лежавших там больных. Даже в женской палате побывал.

Антону Буслаеву с каждым днем становилось вроде бы лучше. И он настраивался на то, что в ближайшие дни покинет лазарет. Вспоминались события последних дней. Загадкой для него оставалась женщина, которая бежала с Краковским в разгар сражения. Не перепрыгнула через него, а скорее, пролетела над ним на невидимых крыльях и скрылась в зарослях. Варька-Шалашовка? Но он знал ее лично. Это — угловатое создание с резкими мужскими движениями. Тогда кто же? Баронесса? Судя по рассказам Лиханова, она женственна…

Строил планы и в отношении того, как бы скорее покончить с бандитизмом в районе. Особенно важно, полагал он, изловить Краковского, как наиболее дерзкого и мстительного атамана.

Думал и о Лиде. Все чаще возникало желание быть с нею рядом. С нею и с тем, кто родился без него, — сынишкой, дочуркой.

Вспоминалось и детство. Вот она, окраинная улочка Донбасского города Луганска. Деревянный двухэтажный, слегка покосившийся дом, в котором жила семья Буслаевых. А это — вооруженные солдаты в темно-зеленых суконных френчах и касках-пиках кайзеровской армии, вторгшейся в Россию. Ночью они ворвались в квартиру, взломали двери, ведущие на чердак и в подвал. Шумно переговариваясь не по-русски, искали отца. Приставив пистолет к виску, требовали от мамы, чтобы выдала, где он скрывается. Она упорно молчала или говорила — «не знаю». Трехгодовалый Антон подбежал к немцу, ухватился за брючину и стал оттаскивать его, крича: «Не убивайте маму, она хорошая!» Выругавшись, немец пнул его ногой. Обозленные неудачей солдаты по команде старшего штыками пропороли перину, так что перья летели по комнате. Вывалили из сундука бабушкины вещи в поисках оружия и большевистских листовок, но все безрезультатно.

Отец — участник гражданской войны, сын же его — чекист периода Отечественной — подумал Буслаев. — А ведь и он, и я мечтали совсем о другом… Отец… Это он наставлял меня всегда быть искренним перед самим собой.

Помнит Антон и батьку Махно. И опять же это с отцом связано. Всей семьей они товарняком направлялись из Донбасса к дедушке в Любань, что под Петербургом. На какой-то из станций отец побежал за кипятком. Эшелон в это время неожиданно тронулся и пришлось догонять его. Хватаясь за поручни, чтобы подтянуться и запрыгнуть в вагон, он разбил коленку. Текла кровь. Мама обработала рану, как могла. И тут показались конники. Они лихо шли параллельным с поездом курсом. Впереди на коне восседал человек в папахе. Отец подвел Антона к открытой двери, сказал: «Видишь, сынок: это батька Махно скачет, а за ним — его пьяное войско следует». «А куда они едут?» — спросил Антон. «У них одна забота — грабить да убивать… — ответил отец. — Вот и мотаются по городам и селам».

Ну, а этот «боевой» эпизод совсем ко дню сегодняшнему.

В год смерти дедушки Антон пошел учиться в поселковую любаньскую школу и даже был принят в октябрята. Ему выдали юнгштурмовку и звездочку. На время летних каникул родители отправили его в пионерлагерь. Для малолетки там было все в диковинку. На лесной поляне была установлена большая брезентовая палатка, в которой размещался штаб лагеря и санпункт. Вокруг нее — десятки шалашей, каждый на 2–3 человека. И пионеры, и октябрята сооружали их сами — из хвойных и лиственных ветвей. Спали на еловых лапах. Перед каждым шалашом — небольшой костерок, на котором варили в армейских котелках пшенную кашу, пекли картошку в золе. Зарабатывали продукты питания тоже сами — на сенокосе, на прополке, на уборке урожая в крестьянских садах и огородах, расположенных на противоположном берегу реки. Сами стирали свое белье. А еще в лагере устраивались многокилометровые походы с военными играми, вечерние костры с песнями на всю округу. Он и сейчас помнит слова одной из них — «Ах, картошка-тошка-тошка — пионеров идеал».

По ночам на лагерь иногда совершали набеги деревенские парни — сынки из кулацких семей. И тогда горнист и барабанщик играли тревогу. На эти случаи вожатые были вооружены берданками и наганами. Стреляли, конечно, в воздух, но на нападавших это действовало отрезвляюще. Под дружный свист пионеров и октябрят они удирали что есть мочи.

Проснувшись в полдень и пощупав пульс, Антон подумал: жив и даже в жар не бросает, как в предыдущие дни. Как это там, у древних? «Я мыслю, значит, существую!» По шуму, доносившемуся с первого этажа, почувствовал, что в больнице происходит что-то необычное: привычную тишину нарушали чьи-то мужские голоса. Тревожное чувство вселилось в него. Превозмогая боль, он мгновенно оделся, застелил постель, вооружился автоматом, пистолетом, гранатами-лимонками и тихо покинул мезонин, благо из него был выход в чердачное помещение. Притаился там за трубой, что недалеко от слухового окна, ведущего на крышу. В случае угрозы здесь можно применить оружие, не опасаясь кого-либо случайно застрелить.

Минута следовала за минутой, но никто на мезонине не появлялся. Во всяком случае, ни разговора, ни топота ног он не слышал. Иногда раздавался шорох или странный звук.

Но убедившись, что это по чердаку гуляет ветер, Антон успокаивался.

Краковский обошел всех больных, но Буслаева среди них не обнаружил. Пройдя на мезонин, увидел пустующую койку. Постоял, чертыхаясь. Буслаев слышал скрип двери, еще больше затаился. При появлении на чердаке бандитов он готов был принять бой. Главарь разбитой банды тем временем вызвал на мезонин главврача и потребовал объяснить, почему пустует койка и где находится больной.

Серебрянкин сразу же сообразил в чем дело и был обрадован находчивостью пациента. Сочинил, что Иванов выздоровел и жена увезла его домой. Раздосадованный неудачей Краковский заглянул на чердак. Никого не было и там. Прошел почти до трубы, за которой ни жив ни мертв стоял Буслаев. Сердце его готово было вырваться из груди. В момент наивысшего напряжения сил лейтенант хотел было открыть огонь на поражение, но проявил благоразумие, чтобы выстрелами не перепугать больных. Это был тот случай, когда преступно было не убить человека, но он не знал, какую «свиту» привел с собой Краковский. Опасаясь кровопролития, из двух зол он выбрал наименьшее.