Юрий Карчевский - Схватка с чудовищами

Чтобы создать себе прочную легенду, по пути из Советского Союза в Германию Валя Волкова на некоторое время поселилась в горной Швейцарии. Вглядывалась в жизнь немцев, проживающих там, шлифовала свой немецкий язык, любовалась красотами природы и архитектуры. Побывала в Базеле, где родилась, училась в гимназии, закончила университет Альбина Тишауэр, роль которой ей выпало играть в дальнейшем. [5] Внучка барона Артура фон Тишауэра. После его смерти она передала в советское посольство его дневник, содержавший записи об истинных планах Гитлера, которые тот преследовал, начиная войну с СССР. Попросила при этом политического убежища, и резидентурой была тайно вывезена в Советский Союз. Посетила публичную библиотеку, музей этнографии, художественную галерею, где провела немало времени. Заходя в магазины, поражалась многообразию диковинных, а порой и экзотических фруктов и овощей, множеству сортов колбас и сыров, разнообразных консервов с броскими этикетками. «А мой народ вечно в поисках обыкновенной простой пищи, лишь бы сытно было, — подумала она. — Ничего, разобьем фашистов, у нас тоже все появится. Да и жить станем иначе…»

Психологически Валя была готова к любым неожиданностям. И все же, когда приехала в Лозанну, чтобы пройти вокруг дома, в котором жил дедушка Альбины барон Артур фон Тишауэр, ноги стали будто ватные. У страха глаза велики. Шла, а они подкашивались. А вдруг заподозрят местные жители, а вдруг задержат, а вдруг донесут в полицию? И еще много этих «а вдруг?». Но рассудок взял верх, и она спокойно прошла вдоль трехэтажного старинного особняка под красной черепицей и с белоснежными колоннами, стараясь запечатлеть все самое броское. Без приключений возвратилась к ожидавшему ее такси. Ей и сейчас не верилось, что стала разведчицей. «Я же вовсе не авантюристка», — говорила она в Москве своему инструктору, проводившему с ней индивидуальную спецподготовку.

Но тот был другого мнения и возразил ей: «Зато вы умны, образованны, владеете иностранными языками. Плюс ко всему этому — ваше обаяние, высокая интуиция, умение расположить собеседника. Ну, и ваша преданность Родине». И он был прав.

Когда ощутила себя иностранкой, вошла окончательно в роль и освоилась со своим новым именем Альбина, к ней пришла уверенность. Но самое сложное и даже рискованное было впереди.

В Берлин она перебралась в те дни, когда гитлеровские войска терпели поражение под Москвой. Здесь же праздновали Рождество Христово, Геббельс в газетах и по радио заверял немецкий народ в скором завершении «блицкрига» на территории Советского Союза.

Альбина прошла по центральным площадям. Всюду на нее с огромных портретов и панно смотрел Адольф Гитлер. Из динамиков на площадях громыхали звуки военных маршей, либо прорывались призывные речи Геббельса, уверявшего, что войска доблестного вермахта не бегут из Подмосковья, гонимые Красной Армией, а «выравнивают» линию фронта, «перегруппировываются» перед решающим броском на большевистскую столицу. И все это сопровождалось криками «Зиг хайль!» и барабанной дробью штурмовиков.

По улицам мчались куда-то на грузовиках эсэсовцы, горланя песни. Ползли санитарные машины, перевозившие раненых. Пешком гнали русских, украинских и белорусских парней, превращенных в рабов Германской империи. Стоявшие на тротуарах зеваки выкрикивали: «Хайль Гитлер!», «Дранг нах Остен!». Лица же иных отражали растерянность, тревогу, испуг. Кто эти взбудораженные и встревоженные люди? Потенциальные противники гитлеровского режима, а значит, наши друзья?

Но вот барабанная дробь и гортанные призывы сменились приятной легкой музыкой. «Плохое предзнаменование», — подумала Альбина и тут же завыла сирена воздушной тревоги. Зеваки бросились в бомбоубежища, в метро.

Третий рейх… Уже через несколько дней пребывания в Германии Альбина почувствовала какую-то особую атмосферу, царившую в стране. Все назойливее и воинственней становилась пропаганда расовой исключительности «арийской нации», необходимости завоевания жизненного пространства для немцев на Востоке, возвеличивание Гитлера. Немцы в большинстве своем слепо верили в непогрешимость фюрера, были безропотными исполнителями его воли и даже обожествляли и молились на него.

Альбине предстояло самой определиться с жильем, с работой, и не только для себя, но и для радистки Раи, которая должна быть также заброшена в Берлин, но через Скандинавию. Обошла несколько адресов, полученных в Москве, на которые следовало опереться, но война спутала все карты: кто-то был направлен на передовую, а кое-кого арестовали за антифашистскую деятельность.

Она сняла комнату на Вальдов-аллее в Карлсхорсте у недавно овдовевшей солдатки. Женщина средних лет работала на швейной фабрике армейского обмундирования. Вечерами сквозь слезы причитала: «Несчастная я, вдовушка. Другие мужья домой из России шлют посылки, а моего пуля-дура сразила». Потом вдруг спохватилась: «Да что я, рехнулась, что ли? Мужа, отца моей дочурки, не стало, большевики его убили, а я нюни развожу, о тряпках и куске шпига пекусь. Да пропади они пропадом! Проживу и на скудный паек, который дают по карточкам!» Вскинув руки и запрокинув голову, молясь, сквозь слезы возглашала: «Царствие ему небесное. Может, и свидимся там с ним. Господи, спаси душу убиенного и помоги мне, рабыни твоей…»

И так каждый божий вечер. Альбине по-человечески жаль было молодую симпатичную немку, но и выносить ее воплей больше не могла.

Как-то она посетила гасштет, [6] Закусочная (нем.). чтобы выпить чашечку кофе. За столиком с ней оказался пожилой, с благообразным лицом разговорчивый старичок.

Узнав, что она нуждается в квартире, предложил комнату в своем коттедже там же, в Карлсхорсте, только на Райнгольдштрассе. «И воздух чистый, и до центра Берлина рукой подать!» — объяснил немец.

Альбина, не задумываясь, сняла у него комнату за сорок марок в месяц. Как выяснилось потом, Гельмут Вольф — отставной майор вермахта, нацист-фанатик. «Тем лучше», — решила она. Ей было интересно узнать этот вид «ископаемых», и она охотно беседовала с ним. Однажды он пригласил ее к себе в кабинет. На стене она увидела красочный портрет Гитлера. В углу стоял флаг с изображением свастики, искусно вышитой его женой фрау Бертой. Над диваном висели клинки разных эпох и народов, которые хозяин коллекционировал, и фотографии, на которых он был изображен среди окружения Геринга и Гиммлера.

В разговорах он был высокомерен и чванлив, нетерпим к людям других наций, уверял, что над миром должны господствовать арийцы, как самые умные, организованные, знающие и умелые. Одним словом, «типичный нордический тип». Что русские — низшая раса, оттого и отвергают новый порядок…