Василий Немирович-Данченко - Пленные

— Да… князь…

Хатхуа потупился… Несколько секунд длилось молчание, наконец, точно одолевая себя, он тихо проговорил:

— Называй меня дядей… Я не прав был… Кланяйся матери и скажи, что я её помню… как… сестру… И отцу своему передай, что у меня нет на него зла. Что было, — то забыто. Если встретимся, — друзья будем.

Амед взял его руку и коснулся её губами.

— Многое переменилось теперь… Может быть, скоро я стану гордиться тобою… Русские хоть и враги наши, но они справедливы и не делают разницы между храбрыми, к какой бы вере те ни принадлежали. Ты теперь на широком пути. Я горжусь тобою, — всё же наша кровь… кабардинская!.. Зачем ты здесь?

— Я послан наместником.

— Куда?

— Далеко… К царю…

— К царю? В Петербург?

И князь Хатхуа отступил от Амеда, уже радостно глядя на него.

— Да!

— Зачем?

— Рассказать ему обо всём, что случилось в Самурском укреплении.

— Слава Аллаху! Я думаю, если бы мы из наших гор также могли послать ему выборных, — и войне пришёл бы конец. Но ему не услышать нас, и мы его не увидим. Разве мы не могли бы мирно жить рядом? Пусть он оставит нам наши горы и уведёт из долин своих солдат…

— Этого не будет никогда! Что раз взяли русские кровью, то они уж не отдадут никому.

— Ну, значит, нам в наших горных гнёздах осталось одно — славная смерть. Лучше умереть орлами на вершинах, чем жиреть внизу как волы под присмотром. Из горного волка не сделаешь дворовой собаки. Сегодня Аллах дал победу русским, завтра он, быть может, смилуется над своим народом и пошлёт её нам… Шамиль лежит в Чечне больной. Но дух его светел и мысли ясны. Русским недолго придётся праздновать.

— Что ты думаешь делать?

— Я?.. Я свою участь знаю. Меня оставят в Тифлисе в почётном плену до тех пор, пока я не соглашусь принести присягу… Я не Хаджи-Мурат, чтобы лживо клясться на Коране и потом обмануть и наместника, и Аллаха. Я не оскверню душу неправдой. Может быть, меня вышлют в Россию, — что делать! Пророк и там меня не оставит… И пока грудь моя дышит, и очи видят, — сердце у меня не перестанет биться для свободы. Куда бы меня ни увезли, я всюду почую, когда до меня долетит вольный ветер наших гор. И горе тому, кто станет между ними и мною. Может, ещё не раз встретимся с тобою в ратной потехе. Только помни: никогда моя рука не подымется на тебя.

— Покорись, дядя… Русские сильны.

— Князья Хатхуа ещё никогда не подчинялись силе.

— Русские справедливы.

— Тогда пусть они оставят наши горы и уйдут к себе. Мы их не звали!

— Они по праву завоевания и пролитой крови владеют ими.

— Кровь зовёт кровь, — ты знаешь. На политой ею земле всегда растут мстители. И где бы я ни был, я всюду услышу их зов.

— Нашим народам не одолеть могущественных врагов.

— Если нет надежды на победу, — есть уверенность в смерти!.. Смерть одна никогда не обманывает человека! Мы все здесь, в этом мире — гости. Раньше или позже уйти домой, — не всё ли равно? Лишь бы память оставить по себе такую, чтобы племя твоё гордилось тобой! Такую, чтобы, когда крикнуть твоё имя, трусы делались бы храбрыми, нерешительные — отчаянными, и кровь заливала бы бледные щёки! Хатхуа рано умирают. Смерть в бою лучше подлого мира, выпрошенного у победителя как милостыня нищим. Когда горцы это забудут, они сделаются свиньями в русских хлевах…

Джансеид, Селтанет, Аслан-Коз и Селим со стариком Гассаном заняли другую комнату. Как ни тяжело было сознавать себя в плену, но молодые салтинки чувствовали себя бесконечно счастливыми, видя мужей целыми: что бы ни ждало впереди, они понимали, — во всяком случае не разлука грозит им… Из близких им людей никто не погиб, и впервые за всё это время ощущение покоя и тихой радости, назло плену, наполнило их сердца. Амед, встретив Джаисеида и Селима, разговорился с ними. Они узнали в нём джигита, с которым столько раз мерились у мутных вод Самура, и под стенами, и на стенах русской крепости. Боевые враги вне сражения встречаются друзьями, и горцы приветливо отвечали ему на его вопросы.

— Что вы думаете делать?

— Салтов — нет, а мы — салтинцы. Будем ждать! Теперь мы в русских руках.

— Согласны ли вы подчиниться наместнику?

— Да. Аллах посылает победу не даром… У нас жёны. Мы не одни… Нам и не за что стоять. От родного аула осталась только куча щебня да обгорелые головни. Когда нас уводили оттуда, русские и их сакли, — кивнули они в те комнаты, где были женщины, — приказали снести. Теперь даже птице негде спрятаться от дождя на наших горах.

— Вас, верно, оставят в Тифлисе…

— Воля Аллаха!

— А если ваши опять подымятся в горах?

— Раз мы дадим клятву на Коране, — мы будем спокойны. Только, чтобы нас не заставляли драться со своими!..

Когда солнце встало за монастырём над Мцхетом, Амед, уже готовый в путь, постучался к Хатхуа.

— Я пришёл проститься с тобою.

— Ты хорошо сделал… Ещё раз я повторяю, что рад увидеть сестру… Что прошло, то забыто. Несчастья помирили меня с нею! Скажи ей об этом.

И, поднявшись, он гордо проговорил, кладя руки на плечи Амеду:

— Старый, знаменитый, никогда не обесчестивший себя трусостью или изменой, чистый как вода горного ключа род кабардинских узденей и князей Хатхуа, владельцев гор и долин, аулов, лесов и пастбищ, в моём лице — в лице его главы отныне и навсегда признаёт весь род Курбана-Аги елисуйского, нисходящий от него и от его жены — сестры моей, — равным себе перед Аллахом и перед людьми. И горе тому, кто оскорбит одного из них. Князья Хатхуа жестоко отомстят за обиду, нанесённую детям Курбана-Аги елисуйского и они — эти дети — до седьмого колена должны платить кровью за несправедливость, оказанную князьям Хатхуа. За всякое добро и помощь, оказанную твоему роду, — сторицей заплатит мой по вечным заветам нашего горского братства! А теперь, поезжай далеко, — туда, откуда как саранча целыми роями прилетают к нам русские, и когда увидишь могущественного повелителя их, — расскажи ему о нас всё, что ты видел, чтобы сердце его обрадовалось и разогрелось, узнав в нас достойных врагов… А достойный враг, по нашей кабардинской пословице, лучше подлого друга!.. Прощай, кровь моего рода, и да возвысит и сохранит тебя Аллах на всех правых путях твоих!..

Глубоко потрясённый уезжал Амед отсюда…

Сегодня ему с оказией, ожидавшей его внизу, надо было проехать до Гудаура.

Джансеид и Селим вышли проводить недавнего врага. Из-за окон, прячась от взоров, смотрели Аслан-Коз и Селтанет.

1902