Василий Немирович-Данченко - В Петербурге

Он, Амед, — ничтожен, жалок, да! Но ведь все подданные называют этого царя отцом, значит, и Амед ему сын тоже! Притом царь так велик, что в его глазах и Амед должен казаться одинаковым, наряду с самыми сильными людьми… И он тихо проговорил про себя: «Я тебе верю, Исса, — помоги мне». И странное спокойствие охватило его разом, точно из бесконечной дали, ласково и ободряюще улыбнулась ему Нина!..

— Это Невский! — объяснил ему следовавший с ним офицер.

Амед с недоумением посмотрел на него. Ему решительно всё равно было, — он ведь не знал ни улиц, ни площадей громадного и неведомого ему города.

Но, когда он оглянулся назад и вперёд, ему показалось, что этот Невский во все стороны ложится в бесконечность! Туман поредел, и горца поразила суматоха, кипевшая кругом.

— Это всё генералы? — спросил он у проводника.

Тот незаметно улыбнулся.

— Есть и генералы!

Амед стал было считать генералов и счёт потерял им…

— Много! — тихо проговорил он. — И всё большие генералы?

— И большие, и маленькие.

— Нет, всё большие! — упорно не соглашался он, отдавая честь направо и налево.

Опять полк, вероятно, из манежа шёл, перегородив дорогу. Солдаты казались ещё более рослыми и сурово смотрели перед собою, отбивая шаг. Музыка впереди, грозно били барабаны. Что-то кровожадное, зловещее слышалось в их переборе. Эта дробь точно заглушала последние инстинкты жизни и жалости в душе. Мерно колыхались чёрные султаны на касках. Красиво сидели на конях офицеры.

— Много солдат здесь? — спросил опять Амед.

— Да, немало.

Он подумал-подумал.

— Миллион будет?

Офицер засмеялся.

— Всё-таки поменьше миллиона.

— И всё большие?

— Да, это — гвардия… Проедем скорее, — издали кавалергарды подвигаются.

Амед оглянулся туда. С Малой Садовой уж выехал на Невский первый ряд всадников, сверкавших золотом нагрудников, касок и флагов… Они подвигались какою-то сплошною массой, которая, казалась, всё должна была растоптать и уничтожить перед собою…

— У нас, — оживился Амед, — только в сказках рассказывают про таких. Это всё — Рустемы?

— Какие Рустемы?

— Богатыри?

— Вы лучше, прапорщик, подумайте, как вы станете Государю представляться.

— Зачем думать?

— Разве вы не боитесь его?

— Царя?.. Нет… Не боюсь… — Амед подумал и закончил. — Не боюсь… Зачем бояться… Я присягал ему и служу… Он — отец, мы — дети… Так в горах говорили нам. И в дербентской школе, где я учился, — тоже. А разве меня сейчас же примут?

— Может быть, и сейчас!

Что-то ёкнуло в сердце Амеда, но он тотчас же, с восточною покорностью судьбе, успокоился и ждал того, что должно было случиться…

В конце Невский точно раздвинулся. Громадная площадь шла во все стороны, в поредевшем тумане блеснул адмиралтейский шпиц, направо выдвинулись массы величавого дворца и Главного штаба.

— Это что, минарет?

— Нет, — засмеялся офицер, — это Александровская колонна.

— Зачем?.. Сверху кричат что-нибудь?

Тот ему объяснил. Амед почтительно снял папаху, проезжая мимо.

— К Государю императору от кавказского наместника! — тихо передал Амеда какому-то офицеру его провожатый.

— Пожалуйте! — и тоненький, бледный офицер с закрученными усами указал горцу на колоссальную лестницу.

— Разве сейчас? — робко спросил он.

— Не знаю… Если будет угодно его величеству!

Амед сбросил бурку.

Заметив четыре солдатских Георгия у него на груди, офицер сделался любезнее.

— Вы не теряйтесь… Оправьтесь. Государь очень приветлив.

Тот даже не расслышал. У него в ушах стучало… Он почувствовал тяжесть в ногах. Казалось, что они прирастают к широким ступеням лестницы. Теперь Амед уже ничего не соображал и не видел. Ни колоссальных часовых стоявших у дверей то там, то сям, ни громадности и роскоши всего его окружавшего; ни зашитых в золото и увешанных неведомыми ему орденами важных лиц, спускавшихся вниз точно с неба, куда и его на минуту возносило что-то чудесное. Какая-то красавица мимоходом внимательно взглянула на него и, встретив восхищённый взгляд Амеда, улыбнулась.

— Князь! — остановила она офицера. — Кто это?

— Не знаю… От кавказского наместника к Государю.

— Совсем Аммалат-Бек!

А Аммалат-Бека всё больше и больше охватывало смятение. Ему казалось, что белая зала, вся в позолоте, расширяется и расширяется по мере того, как он идёт по ней. Право, ему никогда не добраться до тех вон больших дверей с часовыми. Двери отодвигаются от него. Как странно и гулко и резко звучат шаги. Какие колоссальные окна, — любое бы воротами в стенах горного аула могло быть…

Офицер подошёл к дверям…

Часовой сделал честь…

Провожатый оглядел в последний раз Амеда.

— Не бойтесь же… Приведите себя в порядок.

Тот мельком скользнул по лицу говорившего недоумелым взглядом.

— Что такое?

Но объяснять было некогда: дверь открылась. Они вошли в небольшую комнатку. Два кавалергарда как изваянные с палашами наголо стояли у следующих дверей. Здесь было тихо… Странно тихо. Высокий, седой генерал с жёлтым недовольным лицом, стоял у окна и смотрел на площадь. С середины комнаты, как-то преувеличенно без шума скользя по полу, быстро подошёл к ним молодцеватый флигель-адъютант. Пошептавшись с провожатыми, он с любопытством остановил глаза на лице горца.

— Прапорщик, пожалуйте мне ваши бумаги.

Амед, расстегнув черкеску, вынул пакет.

Флигель-адъютант с лёгким поклоном принял. Провожатый исчез куда-то. Флигель-адъютант перед следующими дверями приостановился на секунду, озабоченно обдёрнулся, подождал ещё… и потом приотворил дверь…

1902