Эдгар Берроуз - Тарзан - приёмыш обезьяны

Столб стоял на расстоянии сорока футов от ближайшего дерева. Тарзан приготовил свой аркан. И дьявольские крики пляшущих демонов вдруг заглушил боевой вызов обезьяны-человека.

Танцующие замерли, словно окаменев.

Веревка взвилась с певучим жужжанием высоко над головами чернокожих. Ее совсем не было видно при ослепительном огне костров.

Д’Арно открыл глаза. Огромный чернокожий, стоявший прямо перед ним, упал навзничь, словно сбитый с ног незримой рукой. Он барахтался и кричал, а его тело, перекатывающееся из стороны в сторону, быстро двигалось в тень под деревьями.

Каннибалы с глазами, выскакивающими из орбит от ужаса, казались околдованными.

Очутившись под деревом, тело взвилось ввысь, и когда оно исчезло в листве, негры с криками ужаса в панике понеслись к воротам.

Д’Арно остался один. Он был храбр, но почувствовал, как зашевелились волосы на его голове, когда зловещий клич раздался с небес.

В том месте, где скрылось тело, послышался шорох. Ветки закачались, и исчезнувший чернокожий грохнулся на землю и застыл, не подавая признаков жизни.

Следом из тени листвы вынырнул молодой гигант, озаренный багровым светом костров. Что это могло значить? Кто это мог быть? Нет сомнения, что это существо несет ему новые пытки и новую гибель!

Д’Арно ждал. Он ни на секунду не отводил глаз от приближавшегося человека. Он увидел открытые, ясные глаза, которые не дрогнули под его пристальным взглядом. Д’Арно успокоился: хотя он не имел никакой надежды, но смутно чувствовал, что такое лицо не таит никакой опасности.

Не говоря ни слова, Тарзан перерезал веревки. Француз, ослабев от страданий и потери крови, упал бы, но сильные руки поддержали его. Он почувствовал, что его поднимают с земли. Потом появилось ощущение полета, и он потерял сознание.

Рассвет застал маленький французский лагерь, затерянный в джунглях, в печали и унынии. Как только стало достаточно светло, чтобы различить окружающую местность, лейтенант Шарпантье разослал по три разведчика в разных направлениях, чтобы отыскать тропу. Через десять минут она была найдена, и вся экспедиция поспешила назад, к берегу. Они шли очень медленно, потому что несли тела шестерых погибших, — еще двое раненых умерли за ночь, а многие нуждались в поддержке. Шарпантье решил вернуться в лагерь за подкреплением и сделать попытку выследить туземцев и спасти д’Арно.

Когда изнеможденные люди добрались до поляны у берега, то первой, кого увидели профессор Портер и Сесиль Клейтон, была Джен, стоявшая у двери хижины. Она бросилась им навстречу с криком радости и облегчения, обвила руками шею отца и впервые с тех пор, как они были высажены на этот ужасный берег, залилась слезами.

Профессор Портер старался мужественно подавить свое волнение, но нервное напряжение и упадок сил были слишком велики. Он долго крепился, но наконец, уткнув свое старое лицо в плечо дочери, тихо заплакал, как усталый ребенок.

Клейтон, желая оставить наедине отца с дочерью, присоединился к морякам и разговаривал с ними, пока шлюпка не отплыла к крейсеру. Лейтенант Шарпантье должен был доложить о неудачном исходе предприятия.

Клейтон медленно пошел к хижине. Его сердце было преисполнено счастья. Женщина, которую он любил, была спасена! Он дивился, каким чудом удалось ей спастись. Видеть ее в живых казалось почти невероятным. Возле хижины он увидел Джен Портер. Она поспешила к нему навстречу.

— Джен! — крикнул он. — Бог был поистине милосерд к нам. Скажите, как спаслись вы? Какой облик приняло провидение, чтобы сохранить вас?

Никогда прежде не называл он ее по имени, и сорок восемь часов тому назад Джен Портер залилась бы нежным румянцем удовольствия, услыхав это обращение из уст Клейтона, теперь оно испугало ее.

— Мистер Клейтон! — сказала она, спокойно протягивая ему руку, — прежде всего позвольте мне поблагодарить вас за вашу рыцарскую преданность моему дорогому отцу. Он рассказал мне, какой вы были самоотверженный и смелый. Как сможем мы отплатить вам за это!

Клейтон заметил, что она не ответила на его дружеский привет, но не почувствовал никаких опасений. Она столько вынесла… Он сразу понял, что не время навязывать ей свою любовь.

— Я уже вознагражден, — ответил он, — тем, что вижу в безопасности и вас, и профессора Портера, и тем, что мы вместе. Я думаю, что не смог бы вынести дольше вида сдержанного и молчаливого горя вашего отца. Это было самое печальное испытание во всей моей жизни, мисс Портер. А к этому добавьте и мое личное горе — самое большое горе, которое я когда-либо знал. Скорбь отца вашего была так безнадежна, что я понял — никакая любовь, даже любовь мужа к жене, не может быть такой глубокой, полной и самоотверженной.

Девушка потупила взор. Ей хотелось задать один вопрос, но он казался почти святотатственным перед чувством этих двух людей и ужасных страданий, перенесенных ими в то время, как она счастливая сидела, смеясь, рядом с богоподобным лесным существом, ела дивные плоды и смотрела с любовью в отвечающие ей такой же взаимностью глаза. Но любовь странный властелин, а природа человека еще более странная вещь. И Джен все же спросила, хотя и не попыталась оправдать себя перед своей собственной совестью. Она себя ненавидела и презирала в тот момент, но тем не менее продолжала:

— Где же лесной человек, который пошел вас спасать? Почему он не здесь?

— Я не понимаю, — ответил Клейтон. — О ком вы говорите?

— О том, кто спас каждого из нас, кто спас и меня от гориллы.

— О! — изумился Клейтон. — Это он спас вас? Вы ничего не рассказали о вашем приключении.

— Но, — допытывалась она, — разве вы его не видели? Когда мы услышали выстрелы в джунглях, очень слабые, очень отдаленные, он оставил меня. Мы как раз добрались до открытой поляны, и он поспешил к вам на помощь.

Тон ее был почти молящий, выражение — напряженное от сдерживаемого волнения. Клейтон не мог не заметить этого и смутно удивлялся, почему она так сильно взволнована, так озабочена тем, где находится это странное существо. Он не догадывался об истине, и как мог он о ней догадаться? Однако его охватило предчувствие какого-то грозящего ему горя, и в его душу бессознательно проник зародыш ревности и подозрения к обезьяне-человеку, которому он был обязан своим спасением.

— Мы его не видели, — ответил он спокойно. — Он не присоединился к нам. — И после минуты задумчивого недоумения добавил: — Возможно, что он ушел к своему племени — к людям, которые напали на нас.

Клейтон сам не знал, почему он так сказал: ведь он не верил этому, но любовь — такой странный властелин!

Девушка посмотрела на него удивленно.

— Нет! — воскликнула она пылко, слишком уж пылко, подумалось ему. — Это невозможно. Они — негры, а он ведь белый и джентльмен!