Оливер Боуден - Покинутый

Но я заметил еще одного солдата, вбежавшего во двор: он присел и стал целиться из мушкета. Он целился в Лусио, державшего факел, но выстрелу не суждено было состояться, потому что я метнулся к солдату раньше, чем он заметил меня. Он только приглушенно вскрикнул, когда сзади в его шею глубоко вонзился мой меч.

— Лусио! — крикнул я и толкнул убитого, чтобы его указательный палец надавил на курок, разрядив мушкет — безопасно, в воздух.

Лусио остановился и, заслонив ладонью глаза от факела, глянул на другой конец двора, где я устроил этот спектакль с убитым солдатом. Напарник Лусио все еще сражался, и несколько секунд я с восхищением наблюдал, как мастерски ассасин отбивается одновременно от двух солдат.

— Благодарю! — отозвался Лусио.

— Стойте! — крикнул я. — Надо выбираться отсюда, пока двор еще свободен.

Он мотнул головой.

— Мне надо к двуколке, — прокричал он. — Еще раз спасибо, друг!

И он убежал.

Черт. Я выругался и тоже бросился к сараю, держась в тени, чтобы он меня не заметил. Справа я увидел генуэзца, взбиравшегося по склону во двор и оказавшегося так близко ко мне, что при встрече со мной у него от неожиданности распахнулись глаза. Раньше, чем он опомнился, я схватил его за руку, развернул и сунул ему меч под мышку, чуть выше нагрудника и пустил его с воплем кувыркаться по склону с факелом в руке. Я все так же следовал за Лусио и был уверен, что он в безопасности. Я добрался до сарая, даже чуть опередив его. Я все еще держался в тени и видел, как у открытых дверей два повстанца запрягают в двуколку лошадь, а двое других отстреливаются, и пока один стреляет, другой, встав на колено, перезаряжается. Я бросился к стене сарая, потому что один из генуэзцев пытался проникнуть внутрь через боковую дверь. Я вонзил ему меч в самую середину поясницы. Секунду он бился на клинке в агонии, и я отпихнул его от себя в дверь, кинул горящий факел в задок повозки и отступил в тень.

— Хватай их! — крикнул я, стараясь воспроизвести генуэзский акцент. — Держи сволочей!

И еще:

— Двуколка горит! — крикнул я, изображая теперь корсиканца, и выступив из тени, поднял убитого генуэзца и снова бросил, как будто только что убил.

— Двуколка горит! — крикнул я еще раз и увидел только что подбежавшего Лусио.

— Надо убираться отсюда. Идемте, Лусио.

Двое повстанцев обменялись недоуменными взглядами: кто я такой и что мне надо от Лусио? Но тут раздался мушкетный выстрел и вокруг нас полетели щепки. Один повстанец упал — пуля мушкета влетела ему в глаз, и я нагнулся к другому повстанцу, будто бы заслоняя его от выстрелов, и вогнал ему в сердце нож. Это был приятель Лусио, как я через мгновение понял.

— Он погиб, — сказал я Лусио и выпрямился.

— Нет! — у него брызнули слезы.

Неудивительно, что ему доверяли только кормить животных, подумал я, если он исходит слезами по каждому убитому в бою товарищу.

Сарай пылал уже целиком. Двое повстанцев, видя, что спасти из огня ничего нельзя, бросились наутек и, сломя голову промчавшись по двору, растаяли в темноте. Следом бежал еще какой-то повстанец, а на другом конце двора генуэзцы уже поджигали факелами усадьбу.

— Мне надо дождаться Мико, — крикнул Лусио.

Я понял, что Мико — это его ассасин-телохранитель.

— Он же все равно сражается. Он просил меня, как члена Братства, позаботиться о вас.

— Вы не путаете?

— Настоящий ассасин во всем сомневается, — сказал я. — Мико учил вас на совесть. Но мы не на лекции по догматам нашей веры. Надо бежать.

Он упрямо покачал головой.

— Назовите пароль, — настаивал он.

— Мы действуем во тьме, но служим свету.

Наконец-то я, вроде бы, вошел в достаточное доверие, чтобы Лусио последовал за мной, и мы стали спускаться по склону: я, ликующий, что, слава богу, я его все-таки уломал, и он, все еще не вполне убежденный. Внезапно он остановился.

— Нет, — покачал он головой. — Я не могу так — не могу бросить Мико.

Приехали, подумал я.

— Он велел бежать, — сказал я, — и встретиться с ним на дне оврага, где стоят наши лошади.

У нас за спиной, на дворе усадьбы, бушевало пламя и слышались звуки затихавшего боя. Солдаты добивали последних повстанцев. Неподалеку громыхнул камень, и пробежали еще два повстанца. Лусио увидел их и попытался окликнуть, но я зажал ему рот.

— Нет, Лусио, — прошептал я. — За ними появятся солдаты.

У него распахнулись глаза.

— Это мои товарищи. Мои друзья. Я должен быть с ними. Мы должны убедиться, что Мико в безопасности.

Откуда-то сверху донеслись чьи-то мольбы и визг, и у Лусио глаза заметались от противоречивых мыслей: с кем он — с друзьями, оставшимися на вершине, или с теми, кто удирает? Во всяком случае, я видел, что со мной ему идти не хочется.

— Чужестранец. — начал он, а я подумал: «Вот как, уже и чужестранец».

— Я благодарен, за все, что вы сделали, за всю вашу помощь, и надеюсь, что мы еще встретимся в более подходящей обстановке — и тогда, наверное, я выражу мою благодарность более основательно — но сейчас я должен помочь своим.

И он было шагнул по склону вверх. Придержав его за плечо, я вернул его на прежнее место, рядом со мной. Он стиснул челюсти и попытался вырваться.

— Погодите, Лусио, — сказал я, — послушайте. Меня послала за вами ваша мать, чтобы я отвез вас к ней.

Он попятился.

— О нет, — сказал он. — Нет, нет и нет.

На такой эффект я не рассчитывал.

Мне пришлось карабкаться по косогору, чтобы поймать его. Он выдирался.

— Нет, нет, — кричал он. — Я не знаю вас, отстаньте от меня.

— Да ради бога, — сказал я и, признав свое поражение, стиснул его мертвой хваткой и давил все сильнее и сильнее, пока не перекрыл ток крови через сонную артерию — не так, чтобы совсем его уморить, а просто чтобы вызвать обморок.

А потом я перекинул его через плечо — тоненького, как стебелек — и понес его вниз, держась подальше от последних повстанцев, спасавшихся бегством от солдат, и удивляясь самому себе: почему бы мне было не нокаутировать его сразу.

Я остановился на краю ущелья, положил Лусио на землю, отыскал веревку, закрепил ее и свесил в темную пропасть. Потом с помощью ремня Лусио я связал ему руки, провел другой конец под его бедра и завязал так, чтобы его обмякшее тело можно было подвесить мне за спину. А потом я стал медленно спускаться по веревке вниз. Примерно на середине спуска тяжесть стала невыносимой, но к этому обстоятельству я был готов и, цепляясь как следует, добрался до отверстия в скале, которое вело в темную пещеру. Я прокарабкался внутрь, свалил с плеч Лусио и ощутил, как благодатно расслабляются мои мускулы.

Прямо передо мной раздался какой-то шум. Как будто что-то сдвинулось, а потом щелкнуло. Так щелкает готовый к бою спрятанный клинок ассасинов.