Ирина Фельдман - Клуб негодяев

— У меня тоже возникали подобные мысли, — с усилием выдавил я из себя.

— Значит, ты меня поймёшь. Я бы не хотел, чтобы ты связывался с кем-нибудь из друзей твоего деда. Может, у меня просто фантазия разыгралась, но, по-моему, это опасные люди. А я поклялся Элен, что буду тебя оберегать.

— Спасибо тебе.

— Ты не сердишься?

— За что?

Франсуа медленно погладил пальцем край чашки.

— Да, глупость сказал. Просто я бы на твоём месте поступил бы совсем по-другому. Я бы не стал обходить стороной опасность и вцепился бы, как собака, в этого пьяного идиота, чтобы хоть что-нибудь узнать о Родерике. Да, я, наверное, рассуждаю с позиции избалованного аристократа, но думаю, что не смог бы жить в полном неведении. Я не виню тебя, ты просто более благоразумен.

— А ты более смелый.

— Может быть. Скажи, а тебе самому никогда не хотелось узнать о прошлом своей семьи?

По телу забегали мурашки. Дыхание перехватило.

Надо было всё сразу рассказать Франсуа.

Нет, я всё сделал правильно. Он бы не одобрил мою выходку.

— Да, — тихо сказал я, — мы с тобой действительно разные. Меня как-то больше настоящее интересует.

Франсуа поднял свою чашку.

— Слава Богу, что мы всё-таки вместе. За братскую дружбу.

— За братскую дружбу, — с улыбкой повторил я.

Фарфоровые чашки мелодично звякнули.

Ответная записка оказалась немного не такой, как мы ожидали. В ней говорилось, что граф де Сен-Клод с детьми находится в Крумлове, и будет в Праге только через пару дней, точнее, одиннадцатого июля. Франсуа отнёсся к этой новости весьма равнодушно, Ренар стал жаловаться на впустую потраченное время. А меня раздирали противоречивые чувства: у меня появилось больше шансов попасть на собрание клуба «Рука славы», но я, как назло, боялся этого. Желание забыть о делах Родерика упорно боролось с моим страхом. Конечно, куда проще было последовать совету Франсуа и ни во что не ввязываться. С другой стороны, я бы не простил себе, если бы бросил всё на полпути к цели.

Когда наступило злосчастное десятое июля, я просто не мог найти себе места от волнения. Как помешанный, я использовал любую возможность, чтобы взглянуть на циферблат часов. Я никак не мог решить, что мне делать, и из-за этого очень злился на себя. Время тянулось медленно, и это злило меня ещё больше. К счастью, Франсуа не замечал перемен в моём настроении. Даже когда мы оставались наедине, он больше не поднимал неудобные для меня темы.

Ближе к вечеру я совсем измучился. Оставалось придумать план «побега», а в голове у меня до сих пор не было ни одной более или менее подходящей идеи. Куда я теоретически мог пойти? В незнакомом городе? Один? Да никуда.

Идея появилась сама собой, когда Франсуа приспичило отправиться на поздний променад. Он звал меня с собой, но я отказывался, ссылаясь на усталость и нелюбовь к прогулкам по ночным улицам. Неожиданно мой друг проявил неслыханную тактичность, предложив остаться со мной в гостинице, чтобы мне не было скучно. Как же я ликовал, когда Ренар обозвал меня «великовозрастным обалдуем», которому не нужна «нянька»! Только тогда его господин согласился ненадолго со мной расстаться.

Добрался я до нужного места без приключений. Ни одно из моих опасений не сбылось: мало того, что я, нанимая экипаж, правильно объяснил, куда мне нужно ехать, так я ещё и не опоздал. Мне просто везло. Даже подозрительно везло.

Дом, в котором должно было проходить собрание клуба, выглядел довольно неприметно. Трёхэтажный, из тёмного камня, с минимумом украшательств. Обычный частный дом, с виду ничего особенного. На крыльце, заложив руки за спину, стоял высокий, до безобразия худой мужчина, выряженный как дворецкий. С высоты своего роста он придирчиво изучал чёрные ботинки, которые были на нём надеты. Он, словно от скуки, не мог придумать себе более достойного занятия. Я робел и не спешил подходить к нему, поэтому следующие несколько минут наблюдал за входом из-за угла. Надеюсь, неисправный фонарь и густые нестриженные кусты делали меня в каком-то смысле невидимкой. Единственным неудобством для меня были сверчки, пронзительно орущие и норовящие прыгнуть прямо в лицо.

На улице, бодро постукивая каблуками по мостовой, показался тип в вызывающе светлом костюме, из-за которого он отдалённо походил на привидение. Быстрыми шагами он приблизился к двери злополучного дома.

— Добрый вечер, — поприветствовал он дворецкого. — Чудесная нынче погода! С удовольствием прошвырнулся пешком.

Говорил он на английском, как пьяный, слегка растягивая гласные.

— Позвольте вашу руку, сэр, — глухо ответил дворецкий. Даже не поздоровался. Странно.

— Ах да, конечно. Вот, — гость протянул ему правую руку, и тот, наклонившись, поднёс её к своему лицу. Для поцелуя, что ли?

Дворецкий выпрямился.

— Вы хорошо знали покойного, сэр?

— А как же!

— Прошу, — дворецкий открыл дверь и жестом пригласил его внутрь.

Не успел я обдумать увиденное, как к дому подъехала карета. Кучер помог выбраться из неё миниатюрной даме. Она, как и предыдущий гость, уверенно направилась к двери. Руку в чёрной перчатке, на которой что-то блеснуло, она протянула дворецкому раньше, чем он произнёс…

— Позвольте вашу руку, сэр.

Сэр? Разве так к женщинам обращаются?

— Вы хорошо знали покойного, сэр?

— О боже, — в низком голосе незнакомки ясно слышалось раздражение, — неужели за столько лет нельзя было придумать что-нибудь более оригинальное? Да, хорошо знала, чёрт вас побери.

Спустя ещё пару визитёров я окончательно убедился в закономерности этого спектакля. Дворецкий подносит к глазам руку, чтобы убедиться в наличии золотого перстня, а пассаж про покойника — что-то вроде пароля, который точно собьет с толку случайного человека, даже если он раздобудет перстень или сделает копию. Хотя узнать пароль, в общем-то, не такая уж большая проблема, даже я справился с этой задачей. Как и все, я легко прошёл мимо цербера.

В длинном, оклеенном бордовыми обоями коридоре и прилегающей к нему крошечной гостиной собралось не менее десятка человек. Несмотря на тесноту, далеко не все были склонны к общению, и у многих был такой вид, будто они не знают никого из присутствующих или просто не хотят знать. Это мне было на руку. Небольшое оживление царило вокруг маленькой дамы. Она была единственной женщиной, и, похоже, ей льстило, что ей уделяют почти всё внимание. При более ярком освещении я заметил, что она, вероятно, ровесница Элен. Не хочу показаться грубым, но выглядела она гораздо хуже тётушки. Вульгарный макияж только подчёркивал нездоровый цвет лица и многочисленные тонкие морщины. Усугубляли её образ тяжёлый взгляд и снисходительная улыбка. Смуглый, похожий на цыгана, мужчина называл незнакомку «мадам Эмили», но она утверждала, что это имя ей больше не нравится, и она уже два года «мадам Анжела». Ко всему прочему, мадам Эмили-Анжела без стеснения курила сигару, а на мой взгляд, нет ничего хуже курящей женщины. Джентльмены не отставали от неё, поэтому помещение, как туманом, быстро наполнялось дымом.