Даниэль Дефо - Жизнь и приключения Робинзона Крузо [В переработке М. Толмачевой, 1923 г.]

Но сделав строгое лицо, Робинзон все же приказал надеть все принесенное. Что за несчастный вид принял тогда Пятница! Он показывал, что куртка всюду жмет и трет его, а в штанах он не может ступить и шагу. Но настойчиво потребовал Робинзон, чтоб он не снимал одежды. Дикарь покорно смолк, но печально притих и не сказал ни слова весь вечер.

Когда же пора было итти доить коз и Робинзон позвал его с собой, то бедняга шел с таким трудом, словно гири были привешены к его быстрым ногам.

Козы, кажется, внушали ему сегодня еще больше страха, он, видимо, чувствовал себя совершенно беспомощным и опять не решился войти в ограду.

На обратном пути Робинзон дал ему нести один из горшков молока. Дойдя до дому, дикарь, едва поставив горшок, повалился на землю в полном изнеможении. Робинзон сердито отвернулся, ему казалось, что дикарь хитрит и притворяется. Но ужин прошел в полном безмолвии и, когда, наконец, на ночь Робинзон позволил дикарю раздеться, тот с явным наслаждением отбросил от себя меха и угрюмо отошел для сна в самый дальний угол двора.

На следующее утро он оделся с большой неохотой, платье, видимо, продолжало сильно стеснять его, но он уж не просил разрешения раздеться. Работал несравненно хуже вчерашнего, собирал какие-то плоды с одного кустарника, которые Робинзон как-то отведывал, но счел совершенно несъедобными и теперь посмеивался про себя на невзыскательность вкуса дикаря.

Тот набрал их целую корзиночку, подобранную где-то на дворе.

Днем Робинзон позвал его купаться. Дикарь плавал и нырял, как рыба, но выскочил из воды раньше Робинзона и убежал в прибрежные кусты. Когда тот позвал его, одевшись сам, дикарь сейчас же выбежал, но в каком виде! Все тело его было покрыто красными полосами, разводами и кругами. Так вот на что понадобились ему неведомые плоды! Он, видимо, был очень доволен собой: смеялся, прыгал, размахивал руками. Робинзон спросил его, куда дел он свою одежду? Он указал на кусты, но постарался объяснить, что теперь никакой одежды ему не нужно, что он красив и так.

Робинзону стало досадно на глупого дикаря, он строго приказал ему сейчас же смыть всю пачкотню и одеться как следует. Тот не сразу понял, чего от него требуют, но когда, наконец, сообразил, то лицо его выражало удивление и глубокую печаль. Он бросился к ногам своего владыки и стал умолять позволить не надевать ненавистного платья. Робинзону вдруг стало совестно: в самом деле, какое право имеет он мучить бедного человека? Платье, надетое на него насильно, не сделает его ни на шаг ближе к образованному миру, а только заставит видеть в Робинзоне сурового господина.

Он поднял Пятницу с колен и дал ему знак, что позволяет не носить одежды.

Каков был восторг бедного человека! Он сделал несколько отчаянных прыжков от радости, затем схватил в охапку платье и собрался отправить его в воду. Едва удержал его Робинзон, объяснив, что эти вещи пригодятся ему самому. По дороге дикий Пятница бегал, скакал, махал руками и радовался, как молодое животное, освобожденное от ярма.

Но Робинзону очень неприятно было постоянно видеть около себя голого и еще раскрашенного человека, и он не всегда скрывал свое отвращение.

Пятница, видимо, замечал это и стал изо всех сил стараться вознаградить за уступку своей услужливостью и прилежанием. Он как будто чувствовал себя виноватым и хотел загладить свою вину.

Но было ли это так на самом деле? Не был ли больше виноват сам Робинзон? Можно ли было с первых же дней насильно подчинять дикаря своим вкусам? Правда, намерение у него было хорошее: ему хотелось поскорее сделать из дикаря подобного себе человека. Робинзон понял, что нужно прежде всего говорить на общем языке.

И принялся со всем усердием учить Пятницу по-английски. Тот с радостью перенимал каждый день новые слова, а Робинзон приучался видеть его без одежды.

Так как теперь пищи требовалось гораздо больше, а ручных коз Робинзон не хотел истреблять, то на охоту понадобилось ходить гораздо чаще прежнего. Пятница исполнял обязанности быстроногой охотничьей собаки, с необыкновенным проворством бросаясь за раненым, но убегающим животным и по одному легкому шелесту листвы распознавая присутствие дичи. Но его, видимо, не удовлетворяло это, Робинзон заметил, что он часто осматривает деревья и кусты, словно разыскивал что-то. И раз подвижное лицо его выразило удовольствие, он знаком попросил у Робинзона топорик, бывший с ним, ловко срубил несколько тонких, прямых деревьев и, очистив от ветвей, взвалил на спину, потом заторопился домой.

За эти дни Робинзон настолько освоился со своим товарищем, что ввел его в свое жилище, где не мало забавлялся изумлению и благоговейному страху его перед незнакомыми вещами. Теперь Пятница уселся в угол, завладел ножом, который сразу полюбился ему, и взялся что-то мастерить. Через несколько часов он вскочил и диким прыжком выразил свое удовольствие, потом поднес Робинзону напоказ свою работу. Это был большой лук, сделанный на-диво, тетива была сплетена из крепких волокон какого-то незнакомого Робинзону растения, на земле были разбросаны тонкие прямые стрелы, с птичьим пером, вставленным в расщеп с одной стороны, и наконечником, отточенным остро из железного дерева. В нетерпении стал тащить дикарь Робинзона в лес, видимо, весь горя желанием испробовать свое оружие. А тому и самому хотелось поглядеть на искусство чуждого племени.

Дичи не пришлось долго искать: заслышав их голоса и шаги, из густой травы выскочил, спасаясь, зайчик. Миг — и с тонким свистом настигла его стрела, и зверек упал мертвым. Торжествуя, проплясал Пятница свой танец, высоко подняв добычу над головой. Через час спинные корзины их были полны. С смешанным чувством восхищения и какого-то неясного недовольства следил Робинзон за охотником. Теперь он должен был признать, что силы их равны и что во всяком случае не беспомощности можно было приписать послушание и покорность Пятницы. Теперь же пора было остановить рвение охотника, потому что дичи было столько, что трудно будет переесть и в несколько дней. Но сделать это было трудно: глаза дикаря горели, все лицо выражало упоение охотой, движения сделались особенно ловки и гибки. В ту минуту, когда Робинзон окликнул его, он, как кошка, подкрадывался к дереву, где сидел большей серый попугай, мясо которого было так жестко и невкусно, что убивать его было только совершенно ненужной жестокостью. Попугай, спугнутый криком, улетел дальше, а Пятница с видимой досадой оглянулся на Робинзона.

Тот, помогая себе и словами и движениями, указал на множество добычи и постарался объяснить, что жестоко убивать животных без всякой надобности. Пятница внимательно следил за объяснениями и, видимо, что-то соображал. Потом лицо его просветлело, и он несколько раз кивнул головой, выражая свое согласие.