Георгий Тушкан - Первый выстрел

Но и курултаевцев не было видно.

Возле парикмахерской шел разговор о том, что деникинцы напоследок могут реквизировать у населения лошадей. Часовщик рассказывал, что три офицера позвали к гостинице Костю-извозчика с пароконной коляской, вынесли чемоданы. А потом сбросили Костю с козел, ударили по коням и помчались в сторону Феодосии. Остался Костя без коней и без экипажа.

Мальчики сейчас же помчались по домам. Юра волновался за Серого, как бы его не реквизировали. Он увел своего любимца в самый конец виноградника и там привязал.

Но все обошлось…

Седьмого апреля красные войска взяли Джанкой, а одиннадцатого в пять часов вечера первый отряд Красной Армии вступил в Симферополь. На следующий день красные конники, разгромив белогвардейский полк на перевале, стремительно вышли к морю в районе Алушты.

В Судаке над управой еще раньше взвился красный флаг.

Зажиточные владельцы дач и беженцы из богатых всячески ругали «лягушатников» французов и англичан: обещали не пустить в Крым большевиков, а сами садятся на свои корабли и удирают. Берут с собой только аристократов, миллионеров, министров…

Приехал из Симферополя брат Степана, Максим. Он рассказал, что почти все города Крыма взяты Красной Армией. Только под Севастополем идут сильные бои. Да за Керченский полуостров деникинцы, как репей, уцепились, крепкую оборону создали. С моря их позиции огнем английских дредноутов поддерживаются. Пока никак не удается выбить белогвардейцев с этих позиций. И еще рассказал он, что в Евпатории уже создан ревком. Председатель его — доктор Дмитрий Ильич Ульянов, брат Ленина. Доктор Ульянов, оказывается, все это время жил в Евпатории, был одним из руководителей евпаторийского подпольного комитета большевиков. Ну, а евпаторийские большевики, известно, занозой торчали в деникинском тылу. Еще очень здорово получилось в Симферополе: за три дня до того, как в город вступила дивизия Дыбенко, симферопольские рабочие напали на тюрьму и освободили всех политических заключенных. Сидел там и руководитель севастопольских коммунистов Городецкий. Его тоже освободили.

А что в Симферополе творилось одиннадцатого апреля, в день вступления Красной Армии в город! Улицы запружены народом. Тротуары, окна, трамвайные столбы и заборы-все усеяно людьми. Вооруженные рабочие патрули поддерживали полный порядок.

К пяти часам дня с Евпаторийского шоссе показались первые конники Красной Армии. И тут такое «ура» загремело над площадью, что оно даже заглушило два оркестра, игравших «Интернационал». Многие плакали, обнимались.

После приветствий торжественное шествие двинулось по городу. Впереди — представители ревкома и рабочих организаций, за ними — раненные в боях красноармейцы на повозках и освобожденные из тюрем политические заключенные. Потом батальоны советских войск. Гимнастерки пропыленные, потные, сапоги разбитые… Многие перевязаны бинтами: у кого голова, у кого рука. Но шагают стройно, гордо, железными рядами. А за ними растянулась версты на две колонна профсоюзов. Гремит «Интернационал», люди поют пролетарские революционные песни…

— Век не забуду этого дня! — закончил Максим свой рассказ.

Мальчики завороженно слушали Максима, отчаянно завидуя ему.

Все ребята в гимназии ожидали, что в связи с событиями занятия будут временно отменены. Этого не случилось. В Судак приехал конный отряд красноармейцев и пулеметчики на тачанках, побыли два дня и уехали. Занятия шли регулярно даже в тот день, когда гимназия была переименована в «Трудовую школу первой и второй ступени».

Через неделю в центре Судака, возле магазина Триандофило, на деревянном щите появились декреты и указы. Они были подписаны: «За председателя Временного рабоче-крестьянского правительства Крыма Дмитрий Ульянов».

Вокруг этой доски всегда толпился народ. И «мужской клуб», что образовался возле парикмахерской, теперь перекочевал сюда. Его завсегдатаи очень одобрили приказ об охране курортов и имений, оставленных бежавшими капиталистами и помещиками.

«Временное рабоче-крестьянское правительство ставит своей задачей немедленное превращение бывших царских и буржуазно-помещичьих курортов Крыма в места отдыха для уставших борцов пролетарской революции, красноармейцев, рабочих и крестьян и для детей трудящихся России, Украины и Крыма… Расхищение и разрушение построек, инвентаря и художественных ценностей будет караться вплоть до расстрела…»

«От это правильно, — рассуждали люди, — давно пора! Ведь разворуи из деникинской грабьармии и «союзники» обдирали Крым, как липку».

Юру особенно поразило постановление крымского советского правительства о запрещении «всякой охоты на зубров, оленей и муфлонов, населяющих важные для науки леса крымского народного заповедника».

Он, конечно, не охотился на зубров и муфлонов, да вокруг Судака они и не водились, но все равно… Слова «запрещение охоты» его всегда сердили. «Вот так фунт! — думал он. — Запрещают охотиться! Сегодня на зубров, а завтра, может быть, на перепелов? Декрет этот против охотников».

Вечером перед сном Юра рассказал об этом декрете отцу.

Петр Зиновьевич усадил Юру против себя и. сказал:

— Отличное, прекрасное постановление! Я давно хотел поговорить с тобой о твоих охотничьих подвигах. Слишком ты горяч, слишком увлекаешься пальбой. Стрельба по всему живому, что бегает по земле и. летает по воздуху, — это не охота, а разбой. Настоящая охота, как и всякий спорт, имеет свои строгие правила. Вот ты увлекался французской борьбой… Скажи, если борец положит противника не по правилам, даст ему подножку, ударит ногой в живот, как ты отнесешься к этому? Конечно, начнешь кричать: «Долой!», «Позор!», «Неправильно!»

— Обязательно буду кричать. Ведь это жульничество!

— Вот именно, — продолжал Петр Зиновьевич. — Есть много таких жульнических охотников, браконьеров. Они истребляют зверей и птиц в запретные для охоты месяцы, когда те выводят детенышей и гнездятся; они зазря, просто чтобы пальнуть, убивают полезных птиц, например дятлов. Они не знают удержу и готовы, если случай подвернется, набить хоть сто зайцев, тысячу перепелов! Если им дать волю, они истребят все живое, и через десять лет вообще никакой охоты не будет. Чтобы леса и озера оставались живыми, а не мертвыми, чтобы не прекращался «птичий и звериный род», настоящий охотник твердо должен соблюдать правила. Ведь главное в охоте — не убить побольше дичи, а добыть немного, но интересно, с трудом, перехитрив, выследив… И еще — побыть наедине с природой, с красотой леса, гор, лугов. Охотник должен быть другом природы, а не ее врагом.

Юра, насупившись, выслушал длинную речь отца. Что греха таить — любил Юра пострелять, почувствовать отдачу ружья в плечо. И азарт поиска. И чтобы побольше настрелять. Тысяча перепелов! Ого! Весь Судак гудел бы… Но он понимал, что отец прав.