Георгий Тушкан - Первый выстрел

— И еще пленные есть. Сына помещика Неффа заложником взяли. Сынок этот помещицкими карателями командовал, — рассказывал партизан-бородач.

— Главное, братцы, не это. Главное — оружие, одежду, продовольствие везем! Организованно, по плану склады взяли.

Вскоре подошли два бойца и передали приказ двигаться — впереди все спокойно.

— Не убег? — опросил Бескаравайный вернувшегося Юру.

— Охранял! — Юра показал морской наган и рассказал о своем открытии — японские патроны подходят.

— Баловство!.. Ну и башка трещит…

Въехали в Таракташ. Нигде ни одного огонька. Но людей, молчаливо стоящих на улицах вдоль стен, было немало. Кое-кто из них также молча подходил к прибывшим партизанам и жал руку.

Юре несколько раз казалось, будто он видел Юсуфа. Или показалось? Он громко позвал его.

Юсуф словно вынырнул из темноты:

— Ты звал меня? Что надо?

— Сейчас нас отпустят. Но я попрошу, чтобы меня оставили. Сходи утром к нам домой, скажи тихонько папе, что я у партизан. Пусть не беспокоится…

— А вас не отпустят… Я слышал разговор. Мулла и богатые запретили давать подводы. Дальше поедете.

— Правда? — обрадовался Юра.

Но Юсуф уже исчез.

Юра спросил Бескаравайного.

Тот подумал и сказал:

— Впереди Салы. Только нам ни большой шлях, ни Феодосия, ни Карасубазар, ни Симферополь ни к чему. Это не наши места. — Потом неожиданно спросил: — Что это за татарин?

— У нас работал. Хороший человек. Четыре Георгия. Звали в татарский эскадрон — не пошел.

— А ну, кликни кого из командиров.

Юра нашел того унтер-офицера, который спас его от Мышонка.

Бескаравайный посоветовал ему оставить тяжелораненого в Таракташе, у верного человека, и назвал Юсуфа. Тот ушел. Но как только колонна вышла из деревни, подводы остановили и раненого унесли. Юсуфа при этом не было.

Пока стояли, еще двое раненых с повозки перешли к своим на можару с сеном.

Бескаравайный перевернулся на другой бок и положил голову на подушку.

— Будто кувалдой по башке тарабанят. В случае чего, ты меня, браток, ежели засну, буди. Пригляди за моим конем, чтоб какой любитель чумбур не отвязал… Кинь ему сена… Арбуза бы соленого…

— Кровь у вас сочится, — сказал Юра. — Надо перевязать. — И, стараясь сделать это как можно аккуратнее, сменил окровавленную повязку.

— Трогай! — раздалась команда.

— Никуда не трогай! — закричал стоявший впереди Умар. — Сменить в Таракташе обещали! Дальше не поедем! Разгружайте!

Сзади тоже послышались голоса:

— Разгружай! Обещали до Таракташа!..

Из темноты донесся голос Мокроусова:

— Всех подводчиков ко мне!

Юра тоже подошел.

— Товарищи! — обратился к ним Мокроусов. — Татарские буржуи не дали подвод и запретили беднякам помогать нам, а ссориться с местным населением нам не с руки. Вы — народ трудовой, сознательный и должны понимать, что одно дело, когда вас мобилизуют возить что-либо беляки, а другое дело помочь своим. Разве вы за черного барона Врангеля и его банду помещиков и спекулянтов? Разъясняю — скоро вас отпустим. Дальше Садов не поедете.

— Обманешь! — с отчаянием в голосе крикнул Умар.

— Не обману. Мы уйдем в горы, а там, сами знаете, колесных дорог через хребты, где мы ходим, нет.

— А наших лошадей не возьмешь? — опросил Умар.

— Лошадей ваших не возьмем, — обещал командир. — А сейчас проголосуем, кто хочет ехать, а кто нет. Кто за то, чтобы помочь своим, поднимите руки!

— Товарищ командир, ты не слушай Умара. Мы поедем! — сказал кто-то из подводчиков.

— Поедем! — крикнул Юра.

— Что там голосовать, поехали — и все!

— Кому же тогда помогать, как не своим!

И все же командир, хотя и было темно, заставил проголосовать. Только Умар не поднял руки. Колонна двинулась дальше.

Часа через полтора остановились.

— Аджибей, немецкая колония!.. — пошло от одного к другому. Несколько бойцов отправились в селение.

Умар ушел в темноту. «Сбежал все-таки. Даже своих коней бросил», — решил Юра. Но вскоре Умар появился с большим ворохом сена в руках, бросил его к ногам лошадей, разнуздал их.

— Где взял? — быстро спросил Юра.

— Там! — махнул Умар рукой в темноту.

Убедившись, что его лошади дружно принялись за еду, он взял веревку и опять отправился за сеном. Юра сейчас же отвязал вожжи и поспешил следом. Стог душистого горного сена оказался в пятидесяти шагах от дороги. Юра сложил вожжи вдвое, свалил на них сено и поволок по земле. Серый уже издали показывал ржанием нетерпение. Юра разнуздал его, отпустил чересседельник, бросил ему охапку, вторую положил на задок повозки коню Бескаравайного и снова побежал к стогу. Он сходил еще два раза, разбудил Бескаравайного, помог слезть, расстелил сено на повозке, а сверху положил матрас, и хотел опять идти за сеном, но Бескаравайный его остановил:

— И так вздыбились, сидим, будто куры на насесте, как бы вниз отселе не загреметь.

— Не для себя стараюсь — для лошадей, — ответил Юра.

— Пущай едят, а будет речка — напоим.

Вернулись партизаны, ходившие в поселок. Принесли четыре винтовки, пять охотничьих ружей, три револьвера и пригнали отару баранов.

— У кого свободно? Кому положить?! — крикнул один.

— Сюда! — отозвался Юра.

Ружья и винтовки положили на повозку.

Прискакал верховой с донесением:

— Братцы, где командир?

Мокроусов стоял возле повозки, беседовал с Бескаравайным. Верховой доложил ему, что засада, оставленная повстанцами за Судаком на Феодосийском шоссе, дождалась беляков. Врангелевские части спешно шли на Судак. Засада неожиданно ударила по ним из пулеметов: по голове и хвосту колонны. Беляки разбежались, оставив много убитых, бросив подводы, боеприпасы и продовольствие.

— Отлично! — сказал Мокроусов. — Побольше переполоху наделать — наша задача.

— Подъем! Пошли! — разнеслась команда.

И подводы двинулись дальше.

Позади разгорелся пожар. Оказывается, партизаны подожгли сложенные вдоль дороги штабеля шпал.

Линия бушующего огня тянулась километра на два, причудливо освещая колонну повстанческого полка.

— Здорово горит! — радовались бойцы. — Жарко сегодня барону! Подпекает!

В темноте монотонное движение успокаивало. Теперь, когда отблеск пожара падал на людей, на повозки, Юре казалось, что невидимый враг следит за ними. На всякий случай он вытащил из-за пояса морской наган.

— Слушай, пацан, как тебя кличут? — спросил Бескаравайный.

— Юра.

— Ты чего крутишь у себя перед носом этой пушкой? Это ты брось! Еще ненароком в кого пальнешь или меня по голове саданешь. Так с оружием не обращаются.

Юра ничего не ответил. В самом деле, не мог же он ему признаться, что совсем не машет перед носом «пушкой», а целится в подозрительные темные пятна у дороги. Вдруг там засада? Выстрелы! Он — вперед: «Сдавайтесь!» Берет в плен генерала с военными бумагами, со всеми военными планами Врангеля. Когда-то, давным-давно, он мечтал захватить в плен Наполеона. А сейчас он, Юра, едет ночью в крымских горах вместе с отрядом и, уж конечно, будет воевать. Это не сон и не фантазия! Это факт. Лишь бы только не сразу отправили подводчиков, а дали повоевать. Он — красно-зеленый! Он будет мстить и за матроса-ревкомовца, и за тетю Олю, и за Никандра Ильича.