Георгий Тушкан - Первый выстрел

Тут пришло время ужина. Ни в этот вечер, ни на другое утро Юра не мог думать ни о чем ином, только о том, как он поедет помогать индийским повстанцам. Он увидит Индийский океан, Гималаи, Бомбей, священную реку Ганг. Словно Ким, тот самый мальчишка, ставший английским разведчиком, о котором писал Киплинг. Но ведь Ким — за англичан! Значит, он враг индийцев. А сам индиец?! Нет, полуиндиец-полуирландец. А потом, национальность не играет роли, главное — чью сторону держит человек. Юра вспомнил картину Верещагина «Расстрел сипаев»: сипаи — индийцы-партизаны — привязаны к жерлам пушек, а английские солдаты стоят наготове с запалами.

5

Юра уже два раза подходил к Луке, чтобы поподробнее разузнать, как должна делаться мировая революция в такой стране, как Индия. Комсомольскому секретарю было некогда, поэтому он отвечал как можно короче: «солидарность мирового пролетариата», «свергают помещиков», «революционная стратегия»…

Зато Мышонок, маленький, юркий Мышонок, которого некоторые партизаны называли «анархист», знал все это совершенно точно.

— Что надо? Собрать братву, пулеметы на тачанки. И даешь мировую революцию! Контриков — к ногтю! Да здравствует всемирное народное правительство! Нет, заврался, никакого правительства не надо! Сам слышал, как один говорил: отомрет государство и государственная власть, и не будет ни милиции, ни судов. Полная свобода! Долой частную собственность! Твое — мое! Долой семью! Хочешь — любишь, хочешь — нет, у солдата денег нет! Все пьют, все песни поют! К черту богов! Даешь мировую революцию!

Проходивший мимо Мокроусов услышал разглагольствования Мышонка, подошел и сказал:

— Ты что пацану голову морочишь своей анархистской чепухой?

— А разве при коммунизме не все будет общее?

— Ты мне лучше скажи, если все станут только пить, петь и жрать, то когда же люди будут пахать, сеять и печь хлеб. Что пить и жрать будешь? Да, насчет выпечки хлеба… Поди-ка посоветуйся с Бескаравайным, у кого в Эльбузлах выпечь хлеб для отряда.

— За что такое недоверие рабочему классу, товарищ командир? Это у меня раньше анархизм был, а сейчас я самый сознательный и за мировую революцию свою единственную голову не пожалею. Бескаравайный ни Фроси, ни Дуси не знает. Осечка получится. Я смотаюсь к бабенкам, привезу муки и скажу: «Айн-цвай-драй, чтобы был хлеб по щучьему велению!» И сразу сюда привезу.

— А помнишь тот раз?

— Братишка! Я же ясно сказал — «сразу сюда». Конь о четырех ногах и то спотыкается. Пошли меня, и сальдо будет в нашу пользу. Мне это пара пустяков…

— Хорошо! Посмотрим! Вернешься — сразу же явишься ко мне, доложишь. А за хлебом поедешь с Бескаравайным. Не спорь! И еще Сандетов поедет. Дождешься ночи и иди договаривайся.

— Беляки еще не получили из-за границы такой бинокль, чтобы меня днем увидеть. Я как та невидимка. Раз — и в дамках!

— Иди, но предупреждаю…

— Испаряюсь!..

«Мышонок, — подумал Юра, — как полковник Жерар у Конан-Дойля. Такой же маленький, хитрый и быстрый».

— «Ту би ор нот ту би, зет из зе квесчен?» — громко сказал Юра, когда привел Серого с водопоя.

Серый отдохнул и «играл».

— Ты что бормочешь? — спросил Лука, беседовавший с Бескаравайным.

— «Быть или не быть, вот в чем вопрос?» — так говорил Гамлет, принц датский. Если ехать в Индию, то что делать с Серым? Вот в чем вопрос!

— Слушай, друже, тогда меня занесло. И мне уже влетело от командира за «мировую революцию». Собери ребят, и я расскажу вам о наших крымских делах.

И снова они сидели под тем же дубом.

— Еще до войны служил в Симферополе в солдатах, — рассказывал Лука, — молодой паренек, бывший рабочий, сообразительный, грамотный — за четыре класса реального экзамены сдал. И самообразованием занимался. Началась война, много младших офицеров поубивало. И вот вызывает начальство этого солдатика и предлагает идти в школу прапорщиков. Через полгода он командует взводом, а потом и ротой на румынском фронте. Подружил с солдатами, познакомился с большевиками-подпольщиками. Началась революция. «Долой войну за интересы царя и капиталистов!» — провозгласили большевики. И прапорщик распустил свою роту по домам, а сам махнул в Крым, на революционную работу… В апреле восемнадцатого года молодой большевик в офицерской форме без погон, с мандатом областного военно-революционного штаба в кармане, шел по улице. И вдруг натыкается на белогвардейских офицеров. «Кто вы такой?» — спрашивает штабс-капитан Турткул, палач у полковника Дроздовского. Ну, а кто такие дроздовцы — вы сами знаете. Самая свирепая банда душителей советской власти, самая оголтелая офицерская дивизия белых. Что бы вы сделали на месте молодого большевика?

— Убежал бы! — сказал Коля, один из подводчиков.

— Выхватил бы наган и офицеров уложил! — заявил Юра.

Остальные промолчали.

Лука, улыбаясь, посмотрел на него.

— Он поступил хитрее. Он козырнул и доложил: «Штабс-капитан сто тридцать четвертого Феодосийского полка Макаров». Он действительно раньше служил в этом полку на румынском фронте, но прапорщиком. «Почему без погон, где документы?» — спрашивает белогвардеец. «Господин капитан, какие документы и погоны, если кругом красные?! Пробираюсь с трудом, чтобы быть там, где решается судьба России. Только здесь мое место!» Нашелся один офицер, который подтвердил, что знает его по румынскому фронту. И попал молодой большевик Павел Макаров в адъютанты к самому генералу Май-Маевскому — правой руке Деникина. Ну что бы вы делали на его месте? — опять задал вопрос Лука.

— Убил бы генерала! — объявил Коля.

— Сообщал бы военные секреты своим! — сказал Юра.

— Убить неумно, — заметил Лука. — А вот военные планы белых, секреты он действительно сообщал советскому командованию через брата, которого устроил к Май-Маевскому ординарцем. А главное, он мешал Май-Маевскому, войска которого наступали на решающем направлении: Орел — Тула — Москва, командовать своей армией. А как? Генерал был пьяницей, и Макаров использовал эту его слабость. Генерал был очень самолюбив, и Макаров это тоже использовал. Генерал был бабник, Макаров использовал и это. Макаров ссорил деникинских генералов между собой, натравливал их друг на друга. И тогда за неудачи Май-Маевского сменили и назначили Врангеля. А Май-Маевский уехал в Крым, и Павел Макаров с ним. Богатая и красивая молодая женщина, полюбившая Макарова и тоже переехавшая в Крым, предлагала ему уехать с ней за границу. Однако Макаров, верный революционному долгу, отказался. Потом Макаров ушел в горы, создавал партизанские отряды, не давал жизни белякам. Врангель приказал во что бы то ни стало доставить его живым или мертвым и назначил за него крупную награду. В январе этого года должно было начаться вооруженное восстание в Крыму. Контрразведка через агента выследила в Севастополе штаб восстания во главе с Владимиром Макаровым, братом Павла, и расстреляла весь подпольный штаб. Организовался второй подпольный комитет большевиков. Провокатор Мацкерле, по кличке «Барон», выдал и их контрразведке. Этого мерзавца мы поймали и расстреляли в балке.