Георгий Тушкан - Первый выстрел

Гога влез на стол и говорил о свободе слова — пусть не запрещают ругать, кого хотят и как хотят. Он — за свободу печати. Каждый может писать где хочет и как хочет, хоть на стене. Он за свободу совести! Пусть не притесняют гимназистов, а особенно пансионеров. Отменить надзор: куда хотим, туда и пойдем. А если воспитатели против, свергнуть воспитателей! Если инспектор против, свергнуть Матрешку! Если директор будет против, свергнуть Барбоса! Долой царские порядки в гимназии!

Потом на стол вскочил рыхлый восьмиклассник Сверчков, сын владельца пивного завода. Он призывал совершить революцию в правописании. Долой ять! Долой твердый знак! Пусть уже завтра на уроках никто не пишет ни ятя, ни твердого знака.

— А завтра нам всем влепят по колу и вызовут к инспектору! — крикнул восьмиклассник Ведерский, которого за красоту называли Аполлоном Бельведерским.

— Кто не боится, поднимите руки! — призывал Сверчков.

Поднялся лес рук. Юра тоже поднял руку. Так он впервые проголосовав «за революции».

Вечером уроки в тетрадях писали без ятя и твердого знака.

Рыжий, сменивший Феодосия Терентьевича, увидев, возмутился, накричал, запретил и пригрозил исключением.

И все опять стали писать с ятем и твердым знаком, а про Петра Петровича сочинили: «Твердый Рыжий Ятный Знак — черносотенец, дурак».

Ссорились и спорили, даже когда улеглись в постели.

Рыжий выключил электричество, но разговоры не прекратились. И он снова зажег свет и пригрозил карцером. Замолчали. Но как только погас свет, послышался шепот.

Юра ворочался в темноте с боку на бок. Потом забылся, а очнулся оттого, что кто-то шевелился около его кровати. Посмотрел — темно, никого. Когда глаза привыкли к темноте, заметил на полу лежавшую фигуру.

— Что? — испуганно спросил он.

— Тихо! Спи! — Он узнал голос Гоги.

— А что ты?

— Крикни только! Голову оторву! — И Гога, прижимаясь к полу, двинулся к дверям, за ним змеей пополз кто-то еще.

«Почему они ползут? Почему не вышли прямо в коридор?» — удивился Юра. Он счел, что мушкетеру са’Гайдаку позорно остаться безучастным, тихо спустился с кровати и тоже пополз к двери.

В конце коридора белели три фигуры. Они неслышно поднялись по лестнице на второй этаж. И Юра туда! Они проникли в рекреационный зал, и Юра просунул голову в дверь.

Все трое стояли у дальней стены и дергали раму с портретом царя. Это было очень интересно. Царь не поддавался. Толстая золоченая рама высотой в два человеческих роста была крепко прибита к стене. Доносились тихие ругательства.

Юра решил помочь и подбежал. Сначала все трое испугались, а потом рассердились.

Гога больно ударил его по затылку и скомандовал:

— Марш в постель!

Юра упрямо ответил:

— Не пойду. Я тоже хочу свергать царя!

— Свергать царя?.. Господа, мы свергаем царя! — обрадованно объявил Гога.

Опять все тащили. Вчетвером. А рама не поддавалась.

— Сорвем холст! — предложил кто-то.

И тут все принялись бить кулаками по ногам царя. Но холст только пружинил. И тогда Юра сбегал в спальню, прополз к кровати и принес свой перочинный нож. Гога всадил его царю в ногу и рванул книзу. Холст, громко затрещав, распоролся. Затем Гога попросил, чтобы его подняли на руках повыше и ударил царя ножом в живот. И снова холст громко затрещал.

Кулак Гоги уткнулся в нос Юре:

— Если пикнешь!..

— Я не монархист-черносотенец! — обиженно сказал Юра, впервые определив так свою политическую платформу.

Когда утром классы выстроились на утреннюю молитву, перед взорами гимназистов вместо царя в золотой раме предстало красно-бело-синее полотнище. Кто-то из учителей, спасая положение, затянул пустую раму старым русским флагом.

А за окном на Соборной площади реяли красные знамена. Духовые оркестры играли «Марсельезу». И по улице во всю ее ширину шли и шли колонны демонстрантов, вливаясь на площадь.

— Отойти от окон! Не сметь смотреть в окна! Повернитесь единой к окнам!.. — командовали директор, Матрешка и воспитатели.

Тут только Юра заметил, что на директоре уже нет его орденов, а у Феодосия Терентьевича в петлице большой бант из алого шелка. Такие же красные банты были у кое-кого из старшеклассников и у двух учителей.

После молитвы директор повернулся к строю гимназистов и глухо произнес:

— Гимназия аполитична. Я попрошу, господа…

Его поправил кто-то из старшеклассников:

— Граждане!

— Господа! — подчеркнул директор. — Прошу не вносить в стены гимназии дух политики. Снимите красные банты! — Он выжидающе замолк.

Снял бант только один учитель.

— Ах, так!.. — вскрикнул директор и, весь багровый, поспешно вышел из зала.

— В классы! — приказал инспектор, махая ручками.

Старшеклассники закричали:

— Сегодня праздник!

— Революция!

— Граждане гимназисты, не идите в классы, сегодня занятия отменяются!..

Матрешка растерянно оглядывался.

— Ведите младших в классы, — обратился он к воспитателям: — Со старшими я еще потолкую.

Младшие направились в классы.

— Не будем заниматься! — крикнул Заворуй, как только все сели за парты. — Войдет учитель, а мы застучим ногами и крышками парт. Я начну — вы все за мной.

Вошел учитель французского языка мосье Клад а . Кое-кто вскочил, потом сел. Заворуй загромыхал крышкой парты, и все загремели. Шум поднялся невообразимый. Француз что-то говорил, но Юра лишь видел, как шевелились его губы. Потом он безнадежно махнул рукой и ушел. Пришел Феодосий Терентьевич. Все встали. Заворуй опять застучал партой. На этот раз никто его не поддержал.

— Революцию, — сказал Феодосий Терентьевич, — шумом не делают. Революционеры — это умные, самоотверженные, образованные люди. Такими были Герцен, Софья Перовская, Вера Засулич, декабристы… Это все твои штучки, Загоруй-Полесский. Выйди из класса!

Заворуй, волоча ноги, вышел.

— Сегодня будет только один урок, — продолжал Феодосий Терентьевич. — Если… будете вести себя хорошо. А потом пойдете сразу же домой. Пансионерам на улицу не выходить.

3

Через три дня с утра все пансионеры прильнули к окнам и жадно смотрели на забитые народом улицы и площадь, где развевались красные знамена, колыхались транспаранты, на которых были написаны разные призывы, успевай только читать!

«Да здравствует революция!»

«Долой самодержавие, вся власть народу!»

«Русский и украинский народ — братья в единой семье».

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

«За землю и волю!»

«Долой войну!»

«За войну до победного конца!»

«Служащие фирмы Шмуклер — за революцию».

Кое-где были подняты желто-голубые знамена украинских «самостийников» и черные — анархистов. А на их транспарантах было написано: