Виктор Потиевский - Мертвое ущелье

Через несколько минут вдруг как бы прозрел, удивился, что так поддался панике, снял автомат и спрятал под ящик, на котором сидел.

Выбрался наружу, на свой наблюдательный пункт, и стал прислушиваться к темноте. Шуршало море о прибрежные камни. Шелестел в тайге ветер.

Внезапно с моря послышался гул мотора, из-за мыса сверкнул луч прожектора и заскользил по берегу. Приближался русский патрульный корабль.

Странно, но Крюгер вдруг понял, что он так не боится появления военного патруля, как лесного дьявола. Пожалуй, даже плена он не так боится, как этого дьявола. Может быть, потому, что никакая русская контрразведка не знает о нем того, что наверняка знает нечистая сила. Она знает все о грехах. И то, что для нации и фюрера доблесть, для этой дикой земли, конечно, грех, страшный грех. Это Крюгер понимал, он хорошо помнил все свои кровавые дела, оставленные на земле русских.

Свет прожектора удалился, звук корабля ушел в ночь. Крюгер лежал и прислушивался. Потом встал в полный рост, стоял в темноте и слушал.

И вдруг уловил даже не шорох. Чутким ухом, обостренным чувством страха он уловил почти неслышное трепетание воздуха там, в кустах, неподалеку.

Вспыхнул фонарь, и снова дьявол, теперь уже в человеческом облике возник перед ним в луче электрического света. Мгновенно Крюгер вскинул пистолет и выстрелил четыре раза подряд. Фонарь он выключил и стрелял уже в темноте. Она ему не мешала, он не мог промахнуться. Но если это и дьявол, то он, Крюгер, все равно уничтожит его! Он разведчик, он солдат фюрера! Пули одна за другой пронзили можжевеловый куст и ушли в темноту.

Игнат был настороже, он ждал беды от этого длинного, ожидал выстрела, и когда вспыхнул этот, казалось бы, безобидный свет, юноша молниеносно метнулся в сторону. Это спасло его от точных выстрелов фашиста.

Вместе с Хромым Игнат уходил. Они возвращались в логово. И всю дорогу до места, и всю ночь, и весь последующий день в его ушах звучали эти почему-то знакомые, глухие и мощные, пугающие выстрелы из «парабеллума». Перед его глазами продолжал стоять длинный и тощий человек, озаренный желтыми вспышками пистолетных выстрелов. Это была до ужаса знакомая картина...

И вдруг снова призрак алого пламени запылал перед ним. Уже опять настала ночь, Игнат сидел в пещере возле красных угольев, но ни пещеры, ни угольев он не видел. Он видел бушующее гудящее пламя, в котором горел дом. И вот в этой картине стали появляться люди. Он отчетливо слышал их речь, такую же гортанную, лающую, чужую, как у тех, что были в землянке на побережье. И он вдруг увидел все.

Рядом с пылающим домом стояли люди, его родные люди: мать, сестра, два брата. Потом зазвучали выстрелы. Он все вспомнил. Немцы расстреляли всех его родных, кроме отца, который уже ушел на фронт. Это было под Ленинградом. Он вспомнил, как наяву снова увидел въезжающие в село мотоциклы с фашистами, пылающие дома и длинную фигуру немца с пистолетом в руке. Точно такими же глухими и раскатистыми выстрелами убивающего детей, подростков, женщин. Он вспомнил все, даже свою фамилию. Вспомнил, как его ударили прикладом и, видимо, думали, что убит. Он потом ночью ползал среди трупов, захлебывался от слез и задыхался от рыданий.

Вспомнил, как скитался по лесам, пробираясь на север, по старому отцовскому компасу. Он слышал, что там есть глухая тайга, и это казалось ему спасением. Вспомнил, как взял карабин и патроны у убитого солдата возле какого-то моста после бомбежки... Вспомнил, как где-то на дороге незнакомая старуха с очень добрыми заплаканными глазами и распущенными седыми волосами подошла к нему, дала ему большой кусок черного хлеба и рюкзак, который был почти полон и завязан. Старая женщина говорила ему добрые слова, по ее темным, морщинистым щекам текли слезы. «Ты должен жить, сынок,— сказала она ему,— вы все должны жить, чтобы убивать их, чтобы прогнать их с нашей святой земли...»

Когда же он забыл все это?.. Случилось это по дороге. Вспомнил, как вдруг упал в лесу и очнулся ночью. С той поры, с той самой ночи, он жил уже новой своей жизнью — без прошлого...

Огляделся. Хромой спал у стены пещеры. Это теперь его друг. Серый брат его дикой жизни. Что же делать? Как быть теперь? Голова у Игната так болела, словно его опять ударили прикладом в лоб... И вдруг усталость, тяжелая, вязкая, липкая усталость стала слепить ему веки. Он подошел к бочке, попил кислой воды, лег на шкуры и уснул, словно провалился в темноту.

Утром после рассвета юноша снова пошел на побережье. Хромой не удивился, он, как всегда, был рядом. И раньше случалось, из-за мокрой погоды или ночной грозы, что они отправлялись на охоту днем, хотя и очень редко.

Игнат хотел еще раз посмотреть на фашиста, хотел увидеть его днем. Теперь он знал, кто перед ним. Он ненавидел долговязого как врага, принесшего на эту землю кровь, огонь и страдания, принесшего несчастье в его родной дом. Но не месть звала его туда, на встречу с фашистом. Он хотел посмотреть, убедиться, что этот немец так же смертен, как все люди и животные. И еще он хотел его уничтожить, чтобы избавить от него землю, а вовсе не из мести. Он хорошо понимал, что тот вооружен и опасен. Но Игнату и в голову не могла прийти мысль, что можно бояться этого немца. Теперь Игнат был уже не тем беззащитным юношей, как два года назад...

Неподалеку от немецкой землянки снова увидел одинокую собаку. Пес злобно рычал. Шерсть его стояла дыбом, он готов был погибнуть в пасти волка, но не подпустить никого к своему хозяину.

Хромой стоял в стороне, он понимал, что вожак запретил трогать собаку.

Игнат долго смотрел на рычащего пса, потом достал из-за пазухи кусок мяса, специально захваченный для него и бросил голодному животному.

Пес сначала настороженно зарычал, но Игнат спокойно сказал ему:

— Возьми, ешь...

Была в этом голосе доброта, которую понял Помор. Он снова услышал знакомую человеческую речь, такие же слова говорил ему хозяин. Он осторожно понюхал мясо и тут же мгновенно проглотил его, почти непроизвольно. Ведь он уже третьи сутки ничего не ел...

Долговязого Игнат поджидал невдалеке от подножия холма. Притаился за камнями, наблюдая за выходом из подземного логова. Чуть в стороне залег в камнях его серый брат.

Едва стало светать, как немец осторожно выбрался наружу, присел на корточки и стал неторопливо осматривать в бинокль побережье-Игнат не спеша снял с плеча лук. Вложил стрелу, на всю ее длину натянул тетиву, прицелился и так же не спеша пустил стрелу.

Тонко запев, она рванулась к цели, острый каменный наконечник глубоко вошел в грудь штурмфюрера, немец рухнул навзничь, не естественно подогнув ноги, и его «парабеллум», который он успел выдернуть судорожным движением, отлетел далеко в сторону. Крюгер смотрел пустым бессмысленным взглядом мертвых глаз в чужое холодное небо, и из груди его торчал хвост стрелы с оперением из тетеревиных перьев.