Петр Краснов - С Ермаком на Сибирь : сборник

— О многом, Фанни… О том, какой я подлец.

— Подлец?

— Ну да. Мне не надо было втравливать вас в это проклятое предприятие… Вообще не надо было принимать вас на пост, позволять жить здесь, путешествовать с вами.

— Надо было прогнать? — тихо спрашивает Фанни и кладет свою маленькую ручку ему на плечо.

— Да, прогнать.

— Спасибо.

— Не на чем.

— Что же я вам сделала?

— Вы? Ничего… Кроме хорошего.

— И вы хотите меня все-таки прогнать?

— Если вы уедете, Фанни, я не переживу этого. Я умру с тоски.

— А если останусь?

— Я с ума сойду.

— И так и эдак, значит, нехорошо выходит… Что же мне делать, чтобы вам было хорошо?

— Вы сами знаете, Фанни.

— Улететь на небо… Туда… к подножию Божьего трона?..

Она смотрит в окно. Темно-синее небо спокойно и тихо. Ни туч, ни облаков, ни дымки. Так тиха и ее жизнь, несмотря на все приключения. Так безоблачно на ее душе.

Как ярко горит на солнце далекая вершина Хан-Тенгри! Теперь она, как опрокинутый золотой потир, и точно червонцы сыплет она на землю. Червонцы, золото Божьей благодати!

Долина млеет и горит в лучах поднимающегося солнца. Край Небесной Империи позлащен лучами. Что до того природе, что там три дня тому назад трагически погиб старый Китай?

Для неба он не старый. Оно равнодушно к векам человеческой жизни, потому что его века много больше лет жизни людей. И к смерти людей оно равнодушно и спокойно смотрит на кровь и на тела усопших.

Радуется оно только счастью… счастью любви…

Чья-то невидимая рука опрокинула в голубой выси золотой потир и сыплет, и сыплет червонцы на землю.

Эти червонцы — счастье. Умей только поймать его. Не упускай его. Краткотечны его мгновения. Блеснут, как молния в грозе, и исчезнут. Лови ее…

Фанни смотрит в окно, и улыбка радости поднимает концы ее губ, вот приоткрылись и брызнули жемчугом ровных зубов навстречу солнцу.

Скользнула взглядом по стене. Висит ее кабардинская шапка, а под ней — винтовка. Пусть висят, милые…

Шире стала улыбка. Сколько счастливых минут с ними пережито!

Перевела свой взор на дядю Ваню. И его щеки, и подбородок позолотили лучи утреннего солнца. Невидимая рука осыпала и его золотыми монетами счастья из опрокинутого потира, что поднят над Божьим троном.

Бог осыпал его золотом своей благодати и бросил бриллианты счастливых слез в его добрые глаза. Счастье пришло к нему. Он будет счастлив. Она даст ему это счастье.

Сами собою сгибаются ноги. Она медленно опускается к нему на колени и садится, как сидела четырехлетней девочкой. Она обвивает своею рукой его шею, и раскрытые в улыбку уста прижимаются стыдливо к его губам.

— Милый дядя Ваня! Я твоя… Я хочу твоего счастья. Только твоего счастья…

Золотой потир опрокинула невидимая рука у подножия Божьего трона и сыплет, и сыплет золото благодати Божией на сконфуженное лицо Фанни и на счастливое лицо Ивана Павловича.

Конный стрелец, они набирались из дворянских детей московских.

До Петра Великого летосчисление в России шло от сотворения мира, которое считалось за 5508 лет до Рождества Христова. Таким образом 7055-й год соответствовал 1547-му году.

Родственники матери Иоанна IV — Елены Глинской, второй жены князя Василия Иоаннова, бывшей правительницей в детство Иоанново.

Кафтан-однорядка — однобортная одежда, напоминающая кавказский бешмет, надеваемый под черкеску.

Крепкая, широкая русская лошадь. Типа легкого битюга, невысокая ростом.

Кружала — кабаки.

Знак опричника: — верны царю, как собаки и метут крамолу метлами.

Охабень — верхняя одежда с длинными полами, высоким воротником и длинными рукавами.

Это было в августе 1552 года. С XV века год начинался с 1-го сентября — и август, по-тогдашнему — зарев — был двенадцатым месяцем.

Стрелецкие головы. Исаков, соратник Курбского, называет их так же, как и Курбский немецким именем — ротмистров, взятым им из Польши.

Лошади восточных пород — кавказские, персидские, турецкие и арабские.

Созвездие Большой Медведицы.

Волосами Богородицы наши предки называли Млечный Путь.

Артиллерию.

Т. е. послав лошадей полным скоком.

Русские дворяне по Царскому указу должны были выступать в поход со своими вооруженными и, кому положено, конными людьми: людные, конные, и оружные.

С травы — т. е. скотоводством, с воды — рыбною ловлею.

Сарынь — чернь, голытьба, незнатные люди. Кичка — кик — нос судна. Отсюда и глагол — кикнуть. «Сарынь на кичку» — разбойничий клич волжских гулебщиков при нападении на суда.

Уральским.

Траурный.

«Мокрое дело» на воровском язык — убийство.

Узкая полоска.

Епистолия — письмо.

Задние ноги.

Саадак — чехол для лука из тонких досок или кожи.

Геновейцы — генуезцы, моряки, жители итальянского города Генуи. Их видали казаки в Малой Азии и в Крыму.

Будара — большая ладья.

В те времена ружья были кремневые. Кремень на курке ударялся о стальное огниво и высекал искру. Под огнивом, у начала ствола, была полка, на нее подсыпали порох, он, воспламеняясь, зажигал заряд в ствол. Так как ружья были тяжелые, до 18–20 фунтов, их для стрельбы подпирали железными сошками.

Казаки называли по-своему — «лыцарь» — и это слово их не совсем точно отвечало понятию — рыцаря.

Мягкие сапоги без каблуков.

Куски железа. Они заменяли картечь.

Шапка-ерихонка — круглый стальной шлем с острым верхом, бутурлуки — стальные пластины, прикрывавшие голень и привязанные к ногам ремнями, шестопер — тяжелый железный шар с острыми на нем ребрами на палке, им в бою били неприятеля по голове.

В 1567 году.

В поприще считали полторы версты, но считали и больше.

Легковая станица — нечто вроде посольства казаков в Москве.

Яицкие — ныне Уральские казаки.

Ким гелиор — кто идет?

Тегиляй подбитый ватой, длинный матерчатый доспех.

Против теперешнего города Тобольска.

Шаманы — колдуны.

Тамаша — тревога. Шайтан — дьявол.