Коллектив авторов - Тайны тысячелетий

Люди трудились с колоссальным напряжением при температуре под 50 градусов. К июлю мы вышли на решающую стадию строительства, вручную просверлив около 20 тыс. отверстий, через которые должны были пройти кокосовые веревки, связующие в единое целое все судно. Изнутри корабля дыры были заделаны скорлупой кокосовых орехов, а снаружи — смесью извести с сырым каучуком.

Наконец, внутри корпус корабля был обработан швабрами, смоченными в растительном масле, чтобы предохранить от гниения кокосовое волокно и древесину. Рабочие, занимавшиеся этим, сказали мне, что если регулярно пропитывать маслом корабль, то срок его службы может продлиться до 100 лет. А судно, построенное, скажем, на гвоздях, через каждые десять лет должно проходить капитальный ремонт с заменой каждого гвоздя.

Для лучшей сохранности в морской воде корпус ниже ватерлинии обрабатывался известью против корабельного червя, а также пропитывался рыбьим жиром.

И вот, наконец, после обильного застолья корабль был спущен на воду. Племена из внутренних районов Омана, рыбаки из прибрежных деревень, старые морские капитаны из Сура — все одетые по-праздничному, собрались на праздник, чтобы отметить рождение нового судна. Султан подсказал, как его назвать — в честь оманского города, который был известен во всем арабском мире — до самого Китая, в котором, как считалось, родился Синдбад. Итак, наш корабль получил имя «Сохар».

«Наконец-то он живой», — подумалось мне. Было слышно, как урчащий прилив обволакивает и ласкает судно. Оманский флаг развевался на корме, но маты еще не были установлены. Главное же сделать успели.

С невероятным усердием плотники выполнили то, что многим казалось невозможным. Корабль был построен за 165 дней, тогда как скептики говорили, что на это потребуется три года.

Последние недели были посвящены подбору и составлению команды.

Одним из первых добровольцев оказался молодой капрал из морского дивизиона королевской оманской полиции по имени Хамиз. Взойдя на борт «Сохара» в бухте Маската, куда мы прибыли, Хамиз прежде всего представился мне. Униформа сидела на нем безупречно, и он буквально подпрыгнул, отдавая честь.

— Хамиз, сэр! — рявкнул он по-военному, а затем, ухмыльнувшись, добавил: — Я хотел бы пойти в Китай.

Трудно было устоять перед таким энтузиазмом, и Хамиз был тут же записан в команду. За ним последовало еще семеро оманцев, в большинстве своем люди вполне штатские, жители отдаленных рыбацких провинций. Только один из них оказался офицером королевского военно-морского флота Омана, и звали его тоже Хамиз. Чтобы тезки не откликались одновременно, мы дали им клички «Хамиз-полис» (полиция) «Хамиз-нейви» (моряк).

Остальные десять членов экипажа были с Запада. Среди них было три морских биолога, которым предстояло брать образцы водорослей и исследовать их на загрязнение, два опытных водолаза, радист, кинооператор, фотограф Брюс Фостер и мой старый друг еще по предыдущему плаванию, Трондур Патерсон, художник с Фарерских островов. И наконец, на наше горе, Шенбай.

Он появился на корабле в последний момент. Мне недоставало повара, и он заявил, что может стряпать. Шенбай был из Белуджистана, неопределенного возраста, грубой наружности и казался каким-то пережитком прошлого. Через местного переводчика я сделал ему предложение — приготовить ланч для экипажа «Сохара», и в случае, если пройдет это испытание, будет взят на борт.

Карри с овощами (мясное блюдо с пряностями и рисом) оказалось вполне съедобным, и Шенбай был принят. Как потом выяснилось, мы были обречены употреблять эту же самую, набившую потом оскомину, пищу в течение почти целого месяца.

23 ноября, в день отплытия, большая толпа собралась на военно-морской базе в Маскате. На церемонии присутствовал Саид Файзель, а эскорт канонерок, сопровождал «Сохар», пока он отходил от берега.

Мы отпустили буксирный канат, и я повернулся к Трондуру, стоящему за массивным трехметровым румпелем.

— Курс на юго-восток, пока не покажется земля. Поднять паруса!

Оманцы подбежали к основному парусу, взялись за него и затянули песню: «Раз, два, взяли, Аллах нам в помощь!» Огромный парус, достигнув главной перекладины со светлой хлопковой веревкой, распрямился, и мы понеслись прочь от берега.

Обычно в дальних морских плаваниях первые несколько дней — наиболее тяжелые. Это то время, когда непроверенные веревки рвутся, слабо затянутые узлы развязываются или запутываются вконец, снаряжение ломается, и целые часы теряются на поиски предметов, которые в последнюю минуту при отплытии были куда-то в спешке заброшены.

Так было и с «Сохаром». Но по мере того как мы входили в полосу северо-восточных муссонов, дующих из Индии, и плыли на юг по Аравийскому морю со скоростью четыре узла, постепенно восстанавливался порядок, и жизнь на борту обретала свой определенный ритм.

Наш день начинался на рассвете с молитв оманцев, затем следовал завтрак из хлеба или блинов — того, что даже Шенбай не мог испортить. Но он был так невероятно ленив и медлителен, что опоздавшие начинали путать завтрак с ланчем. Вся команда была разделена на три смены, так что каждый человек четыре часа проводил на вахте, а восемь был свободен, за исключением экстренных случаев и особых заданий. Одним из таких заданий было натягивание парусов, схожее с перекидыванием парусов в современных парусных судах, но намного более трудоемкое. На нашем корабле мы имели дело с треугольными парусами, а поперечный брус одного из них весил больше, чем небольшой автомобиль.

В 500 километрах от Маската я начал экспериментировать с приборами, с помощью которых древние арабы определяли свое местоположение. Для вычисления широты они использовали чаще звезды, чем солнце, и моя оманская команда также чаще всего определяла направление по звездам, чем по точкам компаса. Главный навигационный инструмент был исключительно прост. Он назывался камал и представлял собой незамысловатый деревянный прямоугольник, через который проходила нить с узелками. Камал позволял капитану определять угол Полярной звезды над горизонтом, и по нему уже вычислять широту. Попрактиковавшись с самодельным камалом, я мог рассчитывать широту «Сохара» с ошибкой километров в 50 от его истинного положения, выясненного посредством секстана.

Древние арабы не знали, как определять долготу, но они едва ли и нуждались в этом. Побережья на пути до Китая следуют примерно в меридиональном направлении, и арабские мореплаватели были хорошо знакомы с их очертаниями.

Во время длительного похода на юг по восточному берегу Аравийского моря я был доволен «Сохаром». Управление давалось нам легко, и корабль не боролся с морем, а летел по волнам.