Владимир Неволин - Иметь королеву

— Туда?! В пропасть?! — закричал Владимир. — За что?! Я же свой!

Вертолет качнулся, и пули запрыгали по склону. Цепочка от них по дуге приближалась к человеку, стоящему над бездной.

Когда разрывы приблизились к нему, Владимир посмотрел вниз. В одурманенной голове заметались обрывки идиотских мыслей — сколько он будет падать? Двадцать секунд? Минуту? А может, этот ледяной воздушный поток, возносящийся из пропасти в небо, вышвырнет его обратно? Ведь как же так — вот он, живой, чувствующий, скоро будет грудой изломанных костей валяться на камнях! Нет, так не бывает, не может быть!

Он перегнулся еще дальше за край и на секунду вынырнул из предсмертного кошмара. Вот он, крохотный шанс! Если ты есть, Господи, в которого он не верил — помоги!

Рядом с ним от попадания вдребезги разлетелся гранитный обломок. Владимир стиснул зубы и, сдерживая крик, прыгнул в пропасть.

Пулеметная очередь ударила в пустоту. Вертолет помедлил, удовлетворенно кивнул пятнистой мордой и, круто свернув, удалился.

Этот военизированный поход организовал новый командир батареи обеспечения поисковых работ капитан Смолин. Бывший командир батареи майор Гнатюк — алкаш с вечно мутными глазами и идиотской привычкой, напившись, поднимать батарею среди ночи, — уволился в запас. Жизнь в БОПР сразу переменилась к лучшему. Капитан, разрядник по штанге и кандидат в мастера по самбо, веселый мужик, вместо нудных размахиваний руками-ногами во время утренней зарядки ввел рукопашный бой. Стрельбище, которое солдаты видели за все время службы один раз — после принятия присяги им выдавали символические три патрона — стало местом постоянных тренировок. А когда наступило камчатское лето, то, с разрешения командования части, БОПР собралась в военизированный поход на вершину скалы, подпирающей небеса в десяти километрах от Калчей. Как настоящие бойцы — с «Калашниковыми», подсумками, скатками, — они переправились на баркасе местного рыбхоза на другой берег реки Камчатка и по накатанной дороге запылили к широкому устью поросшего деревьями ущелья. Через два часа после этого недотепа Романов оторвал каблук у сапога. Водопад, зернистый снег ледника — они прошли этот путь до вершины. Но солдаты идут в поход, чтобы делать дело. А дело это заключалось в том, что у кромки лесного массива капитан Смолин приказал вырубить крепкое молодое деревце. Его ствол длиной метра три тащили по очереди до вершины и там, привязав к нему оранжевое полотнище — кусок парашютного шелка, установили на краю пропасти как знамя победы над скалой. Знамя простояло почти все лето. Его хорошо было видно из расположения части в бинокль. Потом его не стало — шальные ветры, наигравшись с полотнищем, сбросили древко в пропасть. Оно не исчезло в бездне. Пролетев два метра, знамя застряло между двумя уступами и осталось так, хлопая шелком на ветру. Шли годы, но дерево не сгнило. Ледяной ветер не давал поселиться в нем ни жукам древоточцам, ни гнилостным бактериям, ни грибкам. Древесина высохла и стала тверже камня.

Обхватив ствол мертвой хваткой, Владимир всем телом прижимался к своему спасителю. Он помнил, как в падении сумел зацепиться за ствол, но как забрался верхом на него, как смог выдержать боль в разодранных до мяса ладонях — это память не сохранила. Он висел над плюшевым лесом в чудовищной глубине и не мог открыть глаза.

Ощущение собственного тела стало возвращаться к нему постепенно. Сначала его затрясло крупной нервной дрожью, и он усилием отогнал эту дрожь, боясь, что соскользнет в пропасть. А потом дрожь возобновилась снова уже от холода. От снегов внизу несло таким ледяным дыханием, что враз закоченели руки, и Владимир понял: еще немного, и немеющие пальцы разожмутся сами собой. Он осторожно пошевелился и, сознавая, что иного выхода нет, стал осторожно ползти по стволу. Через несколько минут он головой уперся в шершавую поверхность гранита.

Владимир поднял голову. Край пропасти был, казалось, совсем рядом — протяни руку, и можно ухватиться за иззубренный камень. Чтобы сделать это, надо было встать на дерево. Но как оторвать немеющие пальцы от ствола?!

Вскоре начали замерзать ноги. Понимая — еще чуть-чуть, и он не сможет сделать ни движения, Владимир решился. Он оперся руками о скалу и, цепляясь за каждую шероховатость, медленно выпрямился. Теперь он стоял, растопырив руки, как мученик на кресте. Еще несколько движений, и пальцы его коснулись края камня над пропастью.

Чего он больше всего не любил на физзанятиях в армии, так это подтягиваний на перекладине.

— Ну что ты болтаешься, как колбаса в коптильне? — говорил ему капитан Смолин. — Соберись, разозлись, в конце концов. Представь, что под тобой… ну, разложили костер, что ли. И если не сделаешь упражнение — сгоришь. Приказываю — подтянуться!

Костер не костер, а десять раз к концу службы Владимир подтягивался свободно. Спасибо тебе, капитан!

Он мертвой хваткой уцепился за камень и, подтянувшись, со стоном перевалился на склон горы.

Возвращение от смерти к жизни не всегда сопровождается бурной радостью. Владимир лежал, обняв камень, и, уткнувшись носом в бурый лишайник, во весь голос рыдал. Страх, холод, ожидание гибели — все это изверглось из него водопадом слез.

Выплакавшись, он устало поднялся и медленно стал спускаться по склону вниз.

На леднике все было как и час назад. Разбросанные свинцовым смерчем мертвые тела «вулканологов» валялись на ледяных кристаллах, и снег, впитав в себя кровь, сиял на солнце рубиновыми каплями. Владимир поднял один из автоматов, хотел было нажать на курок, но передумал — те, кто сбросили его в пропасть, могли быть недалеко. Он собрал рюкзаки «вулканологов», ссыпал все, что в них было — патроны, коробочки, документы — в один вещмешок. «Надо спуститься к водопаду и там заночевать, — подумал он, — а утром решать — что же делать дальше».

Владимир еще раз оглянулся и вздрогнул. Лина сидела на снегу, прислонившись спиной к стене ущелья и смотрела на Владимира широко открытыми глазами. Сначала он подумал, что Лина мертва, но ее веки дрогнули, и она хриплым голосом сказала:

— Повезло тебе. С того света вернулся. Научи?

Чувствовалось, что говорить ей трудно. Она неловко достала из кармана куртки прозрачную ленту, выломила из нее как из патронташа маленький шприц и вколола себе в бедро.

— А у меня ноги перебиты. Вот здесь. — Лина показала выше колен. — И в живот, кажется.

Владимир подошел к ней на два шага и остановился. Под Линой расплывалось пятно крови.

— Бывает, — сказал он, — летчики разбиваются, моряки тонут, а «вулканологов» расстреливают. С вертолетов.

— Работа такая. Не хуже, чем у остальных. И платят побольше. Только вот умирать приходится чаще других.