Радик Соколов - Наездник

— Где, — дурашливо изображал непонимание Павлик демонстративно крутя головой.

— Да ты слишком быстро головой вертишь, — тыкала его в бок возмущенная девушка. — Помедленнее надо. Почувствуй атмосферу улиц и площадей. Полюбуйся строгой красотой оград и набережных. Этот город просто создан для первой, самой нежной, девичьей влюбленности, — вырвалось у нее.

— Инга, ну вот ответь мне почему я и раньше был влюбчивый, хотя здесь впервые. Как увижу девушку, так мне кажется, что вот она, та единственная, которую всю жизнь искал. Дома и деревья, видать, совсем на меня не влияют. — Павел попытался было рассказать о своих злоключениях, но вовремя заткнулся и перевел все в шутку. — Хотя, говорят, что есть такая микстура, выпив которую все девушки превращаются в красавиц, и, тогда, влюбиться в них пара пустяков.

— Значит и у меня будет хотя бы такой шанс тебе понравиться, — перевернула все по-своему, сжавшая губы спутница.

— Да ты мне и сейчас очень симпатична, — Если честно, Паша совсем не грешил против истины, ему действительно была по-душе Инга.

— Ну, дружить и любить очень разные вещи, — не поверила парню уже нахлебавшаяся от жизни девушка. — Знаешь, я уже поняла, что мальчикам с красивой девчонкой даже ругаться приятнее. Давай договоримся, что если операция пройдет успешно, то после, мы с тобой встретимся будто никогда до этого не видели друг друга и попытаемся «подружиться».

— Зачем? — Неожиданно строгим голосом сказал Паша. — Ты мне и сейчас по-сердцу. Мой друг, может даже сейчас и единственный.

— Слушай, а давай кто дальше с места прыгнет. — Инга за напускным весельем пыталась скрыть, что оставаться просто другом она ну никак не планирует. — Знаешь, какие у балерин ноги сильные и прыгучие. Я наверняка дальше улечу, — Инга впервые после обезобразившей ей лицо травмы, почувствовала себя легко и свободно рядом с Пашкой. Не надо стесняться собственной внешности и прятаться как в раковину за показным равнодушием, а можно даже попроказничать. — Она даже, наконец скинула на плечи так надоевший ей платок.

— Знаю какие кое у кого не только ноги, но даже ягодицы. С виду очень красивые, но такие твердые, что промять никаких сил не хватает, особенно если расслабляться не хотят, а зажимаются, хихикают и жалуются на щекотку.

— Ты на кого это сейчас намекаешь, документалист — очернитель? Да ножки балерин все поэты только в восторженных тонах описывают. За нами царственные особы табунами бегали, лишь бы на те ножки только издали взглянуть. За право лицезреть войны устраивали, а тебе, подлец, попялиться и погладить за тяжкий труд. Ну ты жук.

— Не у всякой балерины ножки хороши, — начал, с опаской отступая, говорить Паша.

— Так ты эксперт по ножкам, оказывается. — Инга шутливо схватила обидчика и повернула к себе лицом…

— Потом произошло нечто совсем необычное, только Инга оказалась в самом желанном месте, которое только могла себе представить. Сильные руки вдруг обхватили ее и она оказалась тесно-тесно прижатой к своему «спасителю», а его губы требовательно нашли ее уже непроизвольно приоткрывшийся рот. Минута блаженного единения продолжалась почти вечность. — Все будет просто замечательно. — С каждой секундой в ней крепла уверенность, что встреча с этим мальчиком действительно в корне изменила ее жизнь к лучшему. Внезапно Девушка почувствовала такую слабость, что она не могла устоять на ногах. Она подняла руки и уже сама прижалась к Шатову, вся ее жизнь, как ей казалось, теперь переплелась с ним навсегда.

Из своей, вознесенной над проезжей частью, деревянной будки в морской бинокль, за прохожими наблюдал дежурный милиционер и не понимал, как такой представительный парнишка может целовать на редкость уродливую девушку, когда вокруг полно красавиц. Вот ведь диковина, целуются, уже пять минут прошло, постовой взглянул на свои командирские. Похоже чудеса еще встречаются.

— Слушай, Пашка, а отчего люди такие злые. — Уже держась за руки, словно детсадовцы, пара шествовала по пустынной набережной мимо дворцов, крепостей, соборов. — Ведь только ты, единственный, меня никогда не обижал и не издевался.

— Научились многие так. Жить ведь злому-то легче. Человек ведь все видит. Кому все шишки. Тому, кто правду ищет. Кого легче обмануть? Да доброго и мягкого. Кто за все отвечает? Да тот, кто предупреждал. Кто виноват. Да самый умный. — Голос Пашки дрожал от переполнявших его чувств. — Значит надо быть твердолобым злобным приспособленцем. Причем все это неосознанно, на уровне инстинкта выживания.

— Неправильно так, Пашка. Неужто ничего изменить нельзя? — Сама не замечая того, Инга задела в душе Шатова очень чувствительные струны.

— Пытаюсь, может и получится чего. — Паша, уже взяв себя в руки, весело улыбался и легонько сжимал и разжимал ладонь, в которой покоилась девичья рука. Давай об этом потом. Пора. Мне на переговоры, а тебе в клинику.

Желанное событие сегодняшнего утра наполняло душу Инги струями света, и бурлящей радостью. Ее ожидали божественные сны и радостное пробуждение.

Девушка, получившая первый поцелуй от любимого, запоминает этот день на всю жизнь. Кажется, все невзгоды и неудачи отступают в эти часы. Быть может, это даже тот «звёздный час», когда обычное становится, вдруг, возвышенным, а невозможное — возможным и весь мир танцует вместе с влюблёнными под одну безумно-прекрасную мелодию удачи. Обыкновенное чудо, как сказал бы Шварц.

— Пора сделать укольчик, — опытная сестричка подняла шприц иголкой вверх, надавила на поршень и из иголочки брызнула тонкая струйка жидкости вместе с изгоняемым воздухом. — Переворачивайтесь на живот, голубушка. Сейчас как комарик укусит.

Инга уже тихо посапывала, переживая во сне вновь и вновь чудные мгновения, когда уста любимого сначала едва, а потом все смелее касались ее ждущих губ, а заинтересованные стороны только садились за круглый стол.

— Все необходимое для демонстрационной операции удалось собрать с большим трудом. Если старенький шведский наркозный аппарат сделанный по лицензии фирмы драгер, прототипом которого являлась «Модель A», обнаружился без труда, то закись азота вырывали просто с боем. Нашелся и хирург, прекрасно знакомый с этой методикой обезболивания, правда в другом конце города. Просьбы, подарки, сплошная морока. Теперь все трудности и тренировки позади. — Все эти откровения рыцаря от чистой науки, Елена Николаевна выслушивала ласково кивая головой в прекрасном ведомственном ресторане исключительно для служителей Мельпомены.

До чего был хорош завтрак весьма похожий на пышный банкет. Вот бочок осетра, переложенный раковыми шейками и черной икоркой. Там жульен из грибков. Мясной салатик на прокопчённом в можжевеловом дыму мяске. Хачапури. Сливочный супчик. Шипящая минералка. Описывать благородные яства которыми потчевали столичную «штучку» взялся бы только очень маститый художник. А уж вкус и вовсе сравнялся с божественным нектаром.