Вадим Прокофьев - Когда зацветают подснежники

Филеры, шкуры барабанные, забастовали, прохлопали встречу Красина с Чертом. А ведь за Красиным его люди должны были вести наблюдение.

Что ж, контору инженера Красина Пантелеймонов знает. Карточка Черта в кармане. Уж он-то постарается. Как-никак, а двадцать лет выслуги — это тебе не «подметка» на побегушках.

Пора, пора и в Москву. Все распоряжения получены. Связи установлены. Чертежи и прочая документация надежно упрятаны в подошве сапога. Богомолов, правда, несколько обеспокоен состоянием этой подошвы. Он все же не сапожник. Отодрать отодрал, а вот хорошо ли подшил и подбил обратно?

Нет, оторваться она не может, это исключено. Но на дворе ноябрь, дождит. А если водица подмочит записи, то потом их впору выкинуть.

Записи очень важные — формулы и описание получения панкластита, смеси бертолетовой соли с керосином. Это очень сильное взрывчатое вещество изобрел Эллипс, профессор химии. Богомолов встречался с ним и в Москве. В Москве же Эллипс сообщил рецепт приготовления «панкластита марки дубль М» — у профессора инициалы М. М. Но тогда все это он передал на словах, с записями же, с формулами понадежнее.

И чертеж тоже документ не столько важный, сколь секретный. Леонид Борисович Красин сам вычертил профиль концевой кабельной чугунной муфты. Такую муфту можно заказать на любом чугунолитейном заводе, и при этом вполне легально. А она очень удобна как оболочка для бомб.

Вот ведь как все обернулось. Еще совсем недавно был «Магазин кавказских фруктов», типография. И вдруг вызывает Мирон.

— Ну, чертушка, придется тебе сдавать свою преисподнюю. Для тебя нашли работку более подходящую. Скажем прямо — адскую работу. Будешь заведовать адскими машинами. Слыхал о таких?

— Слыхать-то слыхал, но, прости, пока ничего не понимаю…

— Сейчас поймешь. Наверное, уже знаешь, что на днях черносотенцы в трамвае убили Павла Августовича Грожана. Он ведал всей техникой Московской организации. Из Питера приехал его брат Юлий. Найти ему замену не может. Я в это время в Орле болтался. Все никак не переберемся. А тут Никитич вызывает. Я снова в Москву, да с вокзала прямо на явку. Конфуз, брат, получился. Открывает мне дверь высокий, худой мужчина. Лицо знакомое, а вот вспомнить не могу. Сам знаешь, за эти годы столько лиц примелькалось, что все кажутся знакомыми. Я, значит, Марию Федоровну Андрееву спрашиваю, а ее дома нет. Мужчина предлагает обождать. Сидим, разговариваем. Мой визави что-то толкует, а я вслушиваюсь в его окающий, волжский говор, вглядываюсь в лицо и вспоминаю, вспоминаю… И представь, в конце концов вспомнил. А вот что он мне говорил, все пропустил. А ведь это был не кто иной, а Горький. Вот, брат, какая петрушка. Должен тебе заметить, выглядел я в этой беседе дурак дураком. Слава богу, вскоре Мария Федоровна подошла. Вот я и запродал тебя. Уж очень ласково Андреева меня упрашивала: «Уступите, — говорит, — вашего Чертика, ни один другой сатана не вызывает у меня такой симпатии». Ты это когда успел подружиться с ними, «симпатичный» Черт?

— Встречались…

Да, они дружат. С Марией Федоровной нельзя не дружить. Необыкновенная женщина. Она артистична во всем. Каждый раз, начинив очередную бутылку из-под шампанского или приготовив несколько килограммов взрывчатки, Богомолов отправлялся на Воздвиженку, где в доме номер четыре жили Горький и Андреева.

И надо было видеть, как просто, непринужденно, грациозно принимала Мария Федоровна «адские снаряды» из рук Черта. Однажды она привела Богомолова в свою комнату и открыла дверцы массивного, красного дерева и, видимо, очень дорогого шкафа. Бог ты мой, вместо платьев, костюмов, пелерин Черт увидел массу всевозможного оружия, оболочки для бомб, мотки бикфордова шнура, коробки с капсюлями гремучей ртути. И бомбы его приготовления тоже нашли свое место в шкафу.

В соседней комнате жила подруга артистки Олимпиада Дмитриевна Чиркова. Ужели она не знает о той мине, которая заложена прямо у стены, где стоит ее тахта? — полюбопытствовал как-то Богомолов. Мария Федоровна пригласила его в соседнюю комнату, там тоже стоял платяной шкаф. И в этом шкафу не было платьев, и в этом лежали револьверы, бомбы, детонаторы.

Черт был восхищен. Вот это женщины!..

На Самотеке, в квартире Дилевских, он познакомился с миловидной девушкой. Ее звали Ольгой. Черт явился с бомбой. Он собственноручно начинил ее мелинитом. Бомбами этого типа он особенно гордился: ведь это его идея — использовать для оболочки обычные гимнастические гантели. У кого они могут вызвать подозрение?

Но хранить гантели у себя дома он не мог. Андреева дала адрес Дилевских, сказала, что там можно на несколько дней оставить бомбы, потом за ними придут.

Но, очутившись в этой квартире, лицом к лицу с Олей, Черт почувствовал себя очень скверно. Ведь в каждом гимнастическом снаряде два с половиной фунта взрывчатки. Нет, он просто не имеет права оставлять этим милым мирным женщинам такой, с позволения сказать, гостинец.

Наверное, у Богомолова лицо было столь выразительным, что Ольга весело рассмеялась. Улыбнулась и ее мать.

— А вы помните те браунинги и маузеры, которые достались вам от какого-то отставного офицера? — Ольга лукаво заглянула Черту в глаза.

Откуда она может знать об этом оружии?

Действительно, прапорщик запаса Мейер, и по сей день работающий в статистике земской управы, где-то добыл небольшую партию револьверов. Но Богомолов передал их на хранение Карасеву с фабрики Шмита.

— Вот видите, я о вас знаю больше, чем вы о нас. — Ольга взяла Черта за руку и ввела в крохотную спальню. Два старинных, рассохшихся кресла с высокими спинками, маленькое дамское бюро и высокая кровать занимали все пространство комнаты. На стенах в облезлых, а некогда позолоченных рамках висели небольшие акварели, семейные портреты.

Ольга подошла к кровати, откинула белое, подбитое кружевами покрывало и приподняла перину. Богомолов ожидал увидеть все, что угодно, но только не револьверы. И наверно, те самые, которые он раздобыл через Мейера.

— Признаюсь, перина мне мало помогает, особенно донимают эти вот наганы, у них, знаете ли, барабаны не приспособлены, чтобы служить подстилкой для сна…

Олина мать деловито перекладывала наганы вниз, чтобы их выступающие барабаны не так подпирали тонкий слой пуха старой перины.

Да, эти люди вызывали у Богомолова чувство восхищения, гордости…

Красин, прощаясь, предупредил, что, по его мнению, рабочая Москва должна со дня на день выступить. И это выступление при благоприятных условиях перерастет в вооруженное восстание. Значит, они должны дать оружие, как можно больше оружия.

Пантелеймонов целый день крутился возле конторы начальника кабельной сети Петербурга инженера Красина.