Мари Бенашвили - С Луны видно лучше (СИ)

-Не сомневайтесь, - ответил.

В авто, если это можно так назвать, мы все ехали и, довольно долго. Маленькими квадратами пробегали дома. Параллельно с нами двигался город и рынок, находившись позади него. Не было особого рельефа. Нам не представились горы, вода, леса. Основная цветовая гамма вырисовывалась в коричневых, горчичных и песчаных тонах. Но все, скомпонованное вместе – умиротворенная, гармоничная картина. Долго ли, мало ли, мы прибыли на место. Пунктом нашего назначения являлась пустыня. Мы вышли из машины, чтобы осмотреться. Да, друзья, это было место, где лежат пески. Пески, и ничегошеньки. Оранжевые и цвета охры, рыжие, красные, с коричневыми полосами песчаные дюны – тут первые и единственные поселенцы и командиры. Они так величественны, внушают повиновение. Выйдя из средства передвижения, Шэлу даже стало не по себе. Он зашатался, у него закружилась голова. Но со временем и это прошло. Мы привыкли к внезапно настигнувшему изнуряющему жару округ. Даже будучи на самых разгоряченных звездах не чувствовал я такого жжения во всех клетках. Мне не хотелось двигаться, ибо каждый мой шаг неизбежно приводил к горению всего внутри меня. К лицу приливал кипяток, жгучая лава. Стоило потянуться рукой или резко взмахнуть, как все тело покрывалось теплыми каплями. Через несколько минут я не мог прикоснуться ладонью к голове, на ней горели волосы, и меня обдавало током. Наш проводник одним жестом заставил свой аппарат исчезнуть, сопровождая это словами: «В комфорте нельзя познать пустыню». Нельзя так нельзя. Мы, направляемые проводником, двинулись на запад. Путь предстоял длинный, с подоплекой: попробуйте - дойдите. И мы попробовали.

Глава 18: изведать пустыню

Знаете, это так странно и непонятно. Время плывет, конца не видать. Есть только путь – наш ориентир. Большие бугры песка, через которые невозможно трудно переступать. Ноги проваливаются, затягивает глубь. Солнце не движется и преследует нас одновременно. Мы молчим, возможно, потому что от того еще больше хочется пить. Мое горло, а с тем и язык, остались без влаги. Я не мог пошевелить губами – они присохли одна к другой. Глотки давались мне тяжело, непосильно; каждый камнем царапал, медленно, словно безжизненно, собираясь с силами, падая вниз. Наша кожа стала совершенно красной и покрылась маленькими многочисленными пузырями. Временами они лопались, оставляя после себя жгучие ощущения и пурпурный след. Так продолжалось час или день – понять невозможно. Все тянулось долго, признаков жизни не наблюдалось. Очень сильно хотелось жидкости, любой. И не терпелось попасть в прохладу. Справедливости ради, нужно отметить, что бывало, нас посещал спасительный ветерок. Но нет, не спасительный, и не ветерок. То был жаркий ураган с частицами песка, так что, приходилось и не глядя идти.

Еще мы видели маленьких быстрых живых существ. Их было невероятно мало – только те, кто мог себе позволить жить в такой красоте, и в таких непригодных условиях. Они, в основном мигом пробегали мимо нас, не почтя вниманием. Шустро у мелкой живности выходило убегать по песку. Я не успевал моргнуть, как хвостатое цветное быстроногое создание зарывалось всем телом в песчаные ямки. Были и такие многоногие, которые не спешили никуда и вальяжно расхаживали перед нами, демонстрируя свою значимость и способность терпеть жару. Но путник наш строго настрого запретил касаться их, вроде и ужалить способные. Одним словом – практически мертвые места. И, все ж, хоть нам было не до этого, я старался наблюдать за местами. Они не спешили меняться. Одни холмы светлые, сменялись другими, потемнее. Вот и вся разница. Но и эта однообразность не надоедала. Было в этом ознаменование постоянства вида, притом, вида ослепляющего. Он стоил того, чтобы любоваться им вечно, но, правда, лучше с водой и температурой пониже. Вот попадешь на Землю, и станут волновать всякие температуры и воды.

Один раз, это случилось, когда Солнце, наконец, двинулось к закату, мы увидели гряду людей. Их было около пятнадцати – двадцати человек. Они выглядели одинаково и вели за собой тех, кого называют верблюдами. Очень красивые животные. В смысле, не люди, а верблюды. Так вот, они шли медленно, все. Одеты в белые длинные платья, а на головах – большие круглые шляпы, или что-то, похожее на шляпы. И как только можно ходить по такой погоде в закрытой полностью одежде. Видны были только глаза и кисть руки. А руки явно мужские. Некоторые ехали верхом на своих спутниках, но, в основном, на них нагружали пожитки.

-А кто это такие? – спросил космонавт.

-Это бедуины, - ответил проводник.

-Они живут здесь? – уточнил Шэл.

-О, нет. Они лишь пересекают эти места для достижения цели.

-А какая цель? – поинтересовался я.

-Обычно, - говорил проводник, - от города к рынку, и обратно.

-Интересно, - сказал Шэл, косясь в их сторону, - будет ли у них вода.

-Будет, это уж точно, - уверенно ответил проводник.

-Тогда, - сказал космонавт, - я сочту возможным, попросить у них помощи.

Когда путь бедуинов пересекся с нашим, мы попробовали обратиться к ним. Наблюдая наши жалкие попытки, проводник поспешил спасти нс от позора, и вмешался. Не знаю, что он там им говорил, но они все еще стояли с серьезным, несокрушимыми лицами. Только сняли повязки с лиц. Так они, однако, выглядели еще внушительнее. В целом, все смуглые, с выразительными чертами лица. Но, они смягчились потом, и пожертвовали нам маленькую бутылку. Дальше их цепь пошла своей дорогой. А к нам вернулся проводник со словами:

-Это от них.

-Вода? – в надежде ринулись мы.

-Чай, - с улыбкой ответил он.

-Как чай?! – с недовольством, явно выраженным на лицах, возмутились космонавт с Шэлом.

-У них нет воды, точнее, есть, но в ограниченных количествах, - оправдывался проводник. – А это чай. Они испокон веков пьют его в жару для спасения.

-Да как же от жары может чай спасти? – негодовал космонавт.

-А вы попробуйте, - стоял на своем проводник.

По одному мы пили из маленькой металлической бутылки. Когда черед дошел до меня, я понял, почему мои друзья были так расстроены. До этого мне казалось, что я буду рад любой жидкой смеси, но, отпив чая, весь ужас ситуации стал понятен сам собой. Да, язык мой посетила влага, но какая. Это были жаркие, огненные капли, которые напрочь отожгли мне горло. Все, хуже уже не будет. Но нам предложили способ, от которого, вроде бы, должно было полегчать. А требовалось только сесть и не двигаться. Мы и сели. Прямо на горячий песок, под палящим, хоть и заходящим Солнцем. Теперь я совсем ясно понимал, насколько я взмок, и, как сильно меня обжигают лучи и, даже, воздух. А питье час продолжилось, пока и это у нас не осталось. Тем временем, в пустыне настала ночь. Багряные ленты промчались мигом, оставив простывшие сливовые облака. Нежный персиковый след сменился синим, а с тем и вовсе почернел. На арену вышли звезды. Мы решили сделать перерыв и заночевать где сидим. Для этого не потребовалось ничего, совсем. Мы были измотаны и, честно говоря, задремали все без лишнего слова. Постепенно я почувствовал, как жара спадает и мне становится легче. Теперь по телу гулял теплый ветер, который усиливался поминутно. Мне все еще было немного тяжело спать. Я пока просто лежал. Рядом со мной, крутясь во все стороны, сны видели мои друзья. Космонавт устроился рядом и спал, свернувшись в комок. Раскинув конечности, дремал Шэл, а подле и проводник, подложив под себя руки. И снова тишина. Тут она состояла из песен шуршащих песчинок. Мне было не совсем удобно, я вертелся, то сидел, то переминал песок пальцами. Он игриво ускользал от меня, развиваясь по ветру. Мне все надоело, я опустил тело обратно наземь. И вновь видны лишь звезды во тьме ночной. Какая же пугающая разница между ними тут и ними настоящими. Отсюда они маленькие красавицы с танцующим переливом. Так и манят к себе. Глядя на это Земное черное небо в белую дырочку, я осознал, что на самом деле скучаю по округам космическим, а, особенно, по своей Луне. Почему-то тут так принято – искажать действительность, и есть в этом даже некая прелесть. Ты знаешь, что все не такое, каким кажется, и, тем не менее, ты охотно предаешься прекрасной иллюзии, которая разыгрывается многие года. И как-то я и сам не заметил, как меня стало клонить ко сну. Я закрыл глаза, а, когда открыл – мое тело снова было разожжено светилом, а округи сияли дневными лучами, обличая едкий красно-оранжевый облик пустыни.