Марк Твен - Вильсон Мякинная голова

— Чего же отъ меня хочетъ эта старая корга?

Просьба Роксаны была повторена смиреннѣйшимъ образомъ.

— Какъ же ты смѣлъ войти ко мнѣ и безпокоить меня передачей подобныхъ учтивостей со стороны какой-нибудь негритянки?

Съ этими словами Томъ всталъ. Молодой его невольникъ дрожалъ теперь всѣмъ тѣломъ, такъ что жалко было на него смотрѣть. Предвидя, что его ожидаетъ, Чемберсъ наклонилъ голову на бокъ, пытаясь прикрыть ее поднятой кверху лѣвой рукою. Томъ, не говоря ни слова, принялся изо всѣхъ силъ колотить бѣднягу, направляя удары прямо въ голову, но попадая большею частью по рукѣ, служившей для нея щитомъ. Несчастная жертва принимала каждый ударъ съ умоляющимъ возгласомъ:

— Простите, баринъ!.. Пощадите, сударь!

Послѣ семи здоровенныхъ ударовъ Томъ, наконецъ, скомандовалъ:

— Повернись въ дверямъ! Маршъ!

Затѣмъ онъ выпроводилъ своего невольника изъ комнаты тремя безжалостными пинками, послѣдній изъ которыхъ чуть не заставилъ бѣднягу скатиться внизъ головой съ лѣстницы. Чемберсъ, прихрамывая и вытирая глаза разодраннымъ рукавомъ ветхой своей курти, спускался уже въ сѣни, когда Томъ крикнулъ ему вслѣдъ:

— Пришли ее сюда!

Запыхавшись отъ только-что продѣланнаго сильнаго моціона, онъ разлегся опять на диванъ и, разсуждая вслухъ самъ съ собою, проговорилъ:

— Этотъ скотъ явился какъ разъ во время. Я былъ полонъ до краевъ мыслями самаго мрачнаго свойства и мнѣ не на комъ было сорвать сердце. Теперь я чувствую себя гораздо свѣжѣе и лучше!

Въ это мгновеніе вошла мать Тома. Она заперла за собой двери и подошла къ своему сыну съ самымъ раболѣпнымъ молящимъ смиреніемъ, какое только можетъ придать словамъ и поступкамъ человѣка, выросшаго въ неволѣ, совмѣстное дѣйствіе страха и надежды. Остановившись въ полутора шагахъ отъ Тома, она позволила себѣ выразить двумя или тремя восклицаніями свой восторгъ по поводу его красоты и роста. Томъ, въ свою очередь, подложилъ руку подъ голову и закинулъ одну ногу на спинку софы, съ умышленнымъ намѣреніемъ придать себѣ видъ полнѣйшаго равнодушія.

— Милосердый Боже, какъ вы выросли, мой голубчикъ! Ей Богу, я не узнала бы васъ теперь, баринъ, еслибъ встрѣтила васъ на улицѣ! Право слово, не узнала бы! Поглядите-ка на меня хорошенько! Вы вспоминаете вѣдь, надѣюсь, вашу Рокси, прежнюю вашу невольницу, которая вскормила васъ, голубчикъ, собственной грудью? Ну, вотъ, теперь я могу лечь въ могилу и умереть съ миромъ, такъ какъ собственными глазами видѣла…

— Выражайся покороче, что именно тебѣ нужво?

— Вотъ какъ! Вижу, что вы, баринъ, остались совершенно такимъ же, какимъ были прежде, когда такъ весело шутили со старой вашей кормилицей! Я очутилась теперь на берегу…

— Говорятъ тебѣ, выражайся короче и убирайся отсюда прочь! Что тебѣ отъ меня надо?

Такого рода пріемъ былъ для Роксаны горькимъ разочарованіемъ. Она въ продолженіе столькихъ уже дней питала, ласкала и услаждала себя мыслью о радости, которую долженъ былъ испытать Томъ при свиданіи со старой своей кормилицей, что была бы осчастливлена до мозга костей самымъ пустячнымъ добрымъ его словечкомъ. Ему пришлось оборвать ее дважды, дабы она убѣдилась, что онъ не шутитъ и что дивная, чарующая ея мечта была только безумнымъ самообманомъ материнской ея любви. Мечта эта оказывалась прискорбною иллюзіей, долженствовавшей рушиться при первомъ же столкновеніи съ суровой дѣйствительностью. Роксану ударило словно ножемъ въ сердце. Ей было до такой степени совѣстно передъ самой собою, что съ минуту она находилась въ нерѣшимости, словно не зная хорошенько, что именно слѣдуетъ ей сказать и сдѣлать. Затѣмъ грудь ея начала тяжело колыхаться, слезы выступили у нея на глаза и она, въ безнадежномъ своемъ горѣ, сдѣлала инстинктивно попытку осуществить другую свою мечту, обратившись къ состраданію своего сына. Подчиняясь первому импульсу, она обратилась къ Тому съ просьбою:

— Ахъ, дорогой мой баринъ Томъ, бѣдной вашей бывшей кормилицѣ совсѣмъ не везло за послѣдніе нѣсколько дней, а въ довершеніе всего руки у нея разболѣлись такъ, что она не въ силахъ работать. Если бы вы могли дать мнѣ хоть одинъ долларъ, маленькій серебряный долларъ…

Томъ такъ проворно вскочилъ на ноги, что просительница, очевидно, не ожидавшая, что ея мольбы произведутъ такое сильное впечатлѣніе, сама невольно подпрыгнула отъ изумленія.

— Ты хочешь получить отъ меня долларъ? Ты не шутя это хочешь? Нѣтъ, сударушка, я скорѣе тебя придушу! Неужели ты осмѣлилась явиться сюда съ такимъ умысломъ? Отвѣчай мнѣ скорѣе, что тебѣ здѣсь отъ меня понадобилось?

Роксана потихоньку направилась къ дверямъ. На половинѣ дороги, однако, она остановилась и грустно промолвила:

— Молодой баринъ, я кормила васъ собственной грудью съ самаго дня вашего рожденія и воспитала васъ почти до того времени, когда вы изъ мальчика обратились въ молодого человѣка. Теперь вы молоды и богаты, а я состарѣлась и впала въ нищету. Вотъ я и пришла сюда, думая что вы поможете бывшей вашей кормилицѣ какъ-нибудь перейти недалекое разстояніе, отдѣляющее ее еще отъ могилы и…

Тонъ, которымъ говорила теперь Роксана, былъ для Тома еще непріятнѣе нѣжной восторженности предшествовавшихъ ея рѣчей, такъ какъ начиналъ пробуждать нѣчто вродѣ отголоска въ его собственной совѣсти. Прервавъ просительницу, Томъ Дрисколль безъ всякой суровости, но тѣмъ не менѣе рѣшительно объявилъ, что не имѣетъ средствъ ей помочь, и предложилъ вообще не разсчитывать на его помощь.

— Такъ что я никогда и ни въ какомъ случаѣ не должна надѣяться, что вамъ угодно будетъ хоть сколько-нибудь мнѣ пособить, сударь?

— Никогда и ни въ какомъ случаѣ! Убирайся теперь отсюда и не надоѣдай мнѣ больше твоими посѣщеніями!

Голова Рокси была до тѣхъ поръ смиренно опущена внизъ. Теперь, однако, у нея воскресло воспоминаніе о всѣхъ обидахъ, которыя ей приходилось выносить отъ своего негодяя-сына. Въ груди ея вспыхнуло пламя гнѣва. Она медленно подняла голову и, въ то же время безсознательно выпрямившись во весь ростъ, приняла величественную позу, въ которой на мгновеніе воскресла дивная грація умчавшейся уже ея молодости. Поднявъ палецъ и какъ бы отмѣчая имъ тактъ своихъ словъ, она проговорила:

— Вы сами произнесли себѣ приговоръ! Вы оттолкнули отъ себя счастливый случай и попрали его собственными ногами. Теперь, чтобы заручиться другимъ такимъ случаемъ, вамъ придется просить объ этомъ, стоя на колѣняхъ.

У Тома сердце похолодѣло отъ страха. Онъ не могъ сообразить, почему именно испытываетъ такой ужасъ. Ему не приходило въ голову, что заявленіе, сдѣланное такимъ торжественнымъ тономъ, должно было поразить его тѣмъ большей неожиданностью, чѣмъ страннѣе и несообразнѣе на первый взглядъ оно представлялось. Тѣмъ не менѣе Томъ отвѣтилъ совершенно раціональнымъ образомъ на это заявленіе, возразивъ съ насмѣшливымъ важнымъ видомъ: