Марк Твен - Вильсон Мякинная голова

— Давайте же мнѣ вашъ долларъ!

Поглядѣвъ на банковый билетъ, переданный ей Томомъ, она добавила:

— Гм… почти такая же бумажонка, какъ тѣ, что выпускалъ лопнувшій теперь банкъ!

Дойдя уже до порога, она опять остановилась и спросила:

— Водка у васъ есть?

— Немножко найдется.

— Сбѣгайте за нею!

Онъ поспѣшно побѣжалъ наверхъ въ свою комнату и вернулся оттуда съ бутылкою, изъ которой было отпито всего лишь около трети. Откупоривъ бутылку, Рокси хлебнула изъ нея изрядный глоточекъ, послѣ чего глаза ея просіяли отъ удовольствія. Спрятавъ бутылку у себя подъ шалью, она объявила:

— Водка эта очень хороша! Я беру ее съ собою.

Томъ смиренно растворилъ двери и Роксана вышла изъ нихъ, съ суровой величественной осанкой, которой могъ бы позавидовать любой гренадеръ.

По уходѣ Роксаны Томъ бросился на диванъ, охвативъ обѣими руками голову, и оперся локтями на колѣни. Отъ сильнаго прилива крови у него стучало въ вискахъ. Машинально раскачиваясь взадъ и впередъ, онъ сѣтовалъ вполголоса:

— Вотъ до чего я дожилъ! Мнѣ пришлось стоять на колѣняхъ передъ подлою негритянкой! Я думалъ, что мнѣ довелось уже передъ тѣмъ извѣдать самую глубь позора, возможнаго для человѣка, но теперь убѣдился, что все это были только одни лишь цвѣточки… Остается, впрочемъ, еще одно утѣшеніе: на этотъ разъ я, безъ сомнѣнія, дошелъ уже до самаго дна. Хуже того, что я перенесъ, не можетъ, навѣрное, и случиться.

Заключеніе это оказалось, однако, ошибочнымъ и слишкомъ поспѣшнымъ.

Въ тотъ самый вечеръ, часовъ въ десять, блѣдный, истомленный и какъ нельзя болѣе несчастный Томъ вскарабкался по лѣстницѣ въ сѣни Заколдованнаго дома. Роксана стояла въ дверяхъ одной изъ комнатъ, выходившихъ въ эти сѣни, и ждала гостя, шаги котораго слышала еще издалека.

За нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ этотъ двухъэтажный бревенчатый домъ прослылъ заколдованнымъ. Утверждали, будто туда заглядываютъ привидѣнія. Это обстоятельство само по себѣ оказалось вполнѣ достаточнымъ для того, чтобы означенное зданіе немедленно же утратило всякую цѣнность. Никто не хотѣлъ пользоваться имъ для жилья или хотя бы даже близко подходить къ нему въ ночное время. Большинство старалось, впрочемъ, даже и днемъ держаться отъ него какъ можно дальше. За отсутствіемъ конкуррентовъ домъ такъ-таки и назывался Заколдованнымъ. Онъ давно уже стоялъ заброшеннымъ и мало-по-малу приходилъ въ разрушеніе. Онъ стоялъ на самой окраинѣ города, шагахъ въ пятистахъ отъ дома Вильсона Мякинной Головы, отъ котораго отдѣлялся незастроенными участками.

Томъ вошелъ слѣдомъ за Роксаной въ комнату. Тамъ въ одномъ углу лежала охапка чистой соломы, приготовленной для того, чтобы служить постелью; на стѣнѣ висѣла кое-какая дешевенькая, но содержавшаяся въ порядкѣ одеженка; жестяной фонарь разбрасывалъ по полу яркія пятнышки свѣта, кое-гдѣ стояли опрокинутые на бокъ яшички отъ мыла и свѣчей, заступавшіе мѣсто стула. Когда гость и хозяйка оба усѣлись, Рокси сказала:

— Ну, вокъ и прекрасно. Я разскажу вамъ теперь всю подноготную, не требуя съ васъ денегъ впередъ. Сейчасъ онѣ мнѣ не нужны, а что слѣдуетъ, я непремѣнно получу и потомъ. Какъ вы, думаете, сударь: что именно я вамъ сейчасъ разскажу?

— Почему я могу знать? Голубушка Рокси, не томи меня напрасно! Скажи сразу и напрямикъ, что удалось тебѣ узнать про мои кутежи и разныя другія дурачества?

— Нѣтъ-съ, сударь, дѣло идетъ тутъ не о какихъ-нибудь кутежахъ и дурачествахъ! Все, что вы предполагаете, чистые пустяки сравнительно съ тѣмъ, что мнѣ извѣстно. Томъ вытаращилъ на нее глаза и возразилъ:

— Не понимаю, Рокси, что ты хочешь этимъ сказать?

Она встала и, глядя на него съ грознымъ величественнымъ видомъ карающей Судьбы, объявила:

— Я хочу сказать вамъ сущую божескую правду. Вы въ такой же степени родственникъ старому барину Дрисколлю, въ какой я ему могу приходиться сродни! Вотъ это-то именно я и хотѣла вамъ сказать! — добавила она, причемъ ея глаза вспыхнули торжествующимъ пламенемъ.

— Что… что такое?

— То самое, что я вамъ сейчасъ сказала, и при томъ еще далеко не все! Знайте, что вы негръ! Негръ и невольникъ отъ рожденія! Вы и теперь не что иное, какъ негръ и невольникъ! Стоитъ мнѣ только открыть ротъ, чтобы старый баринъ Дрисколль продалъ васъ куда-нибудь на плантаціи въ низовья Миссисипи, прежде чѣмъ вамъ удастся стать на два дня старше, чѣмъ вы теперь.

— Все это наглая ложь, выдуманная тобою, мерзкая, подлая пустомеля!

— Ну, нѣтъ, это вовсе не ложь, это сущая правда! Клянусь Богомъ, что я ни на волосъ не отступаю отъ истины. Да, сударь, вы мой сынъ!

— Ахъ, ты чертовка!

— А этотъ бѣдный парень, котораго вы изволили сегодня избить и выгнать пинками изъ комнаты, родной сынъ Перси Дрисколля и слѣдовательно вашъ баринъ…

— Ахъ, ты скотина негодная!

— Его настоящее имя Томасъ Дрисколль; вы же прозываетесь «Valet de chambre». Фамиліи у васъ нѣтъ никакой, такъ какъ неграмъ она не полагается!

Разъяренный Томъ вскочилъ и, схвативъ громадное полѣно, занесъ его надъ головой неожиданно отыскавшейся матери. Она только разсмѣялась надъ этой выходкой и сказала:

— Кушь, щенокъ! Садись и сиди смирно! Ужь не воображаешь ли ты, что могъ бы и въ самомъ дѣлѣ меня убить? Ты, другъ мой, не изъ таковскихъ, чтобы у тебя хватило духа убить человѣка, который смотритъ тебѣ въ глаза! Иное дѣло, если бы ты могъ выстрѣлить мнѣ какъ-нибудь въ спину, исподтишка, сзади. На это разумѣется, тебя хватитъ, если представится благопріятный случай, но я, голубчикъ не намѣрена умирать отъ твоей руки, а потому заранѣе приняла мѣры, чтобы отвадить тебя отъ такихъ попытокъ. Все что я тебѣ разсказала, изложено у меня письменно и отдано на сохраненіе въ надежныя руки. Человѣкъ, у котораго находится этотъ документъ, будетъ знать изъ сдѣланной тамъ приписки, кого именно надлежитъ ему обвинять въ моей смерти, если я паче чаянія окажусь убитой. Если ты думаешь, голубчикъ, что твоя мать на столько же глупа, какъ и ты самъ, то очень ошибаешься, смѣю тебя въ этомъ увѣрить! Совѣтую тебѣ теперь сидѣть смирно, вести себя благопристойно и не вставать съ мѣста до тѣхъ поръ, пока я не дамъ тебѣ на это дозволенія.