Хэммонд Иннес - Затерянные во льдах. Роковая экспедиция

— Вы хорошо поспали? — спросила Джилл.

Ее лицо было очень свежим и румяным. Пряди светлых волос выбились из-под козырька черной норвежской зюйдвестки. Серые глаза улыбались и как будто подразнивали. Больше всего она была похожа на девчонку-подростка.

— Спасибо, неплохо, — кивнул я. — Дождь давно начался?

— Да он все время идет, — ответила она.

— В устье Согнефьорда дождь идет всегда, — сообщил мне Дахлер. — Это очень влажное место. — Он поднял глаза к свинцовому небу. — Скоро распогодится. Вот увидите.

Он оказался прав. К тому времени как мы поравнялись с Квамсоем, уже выглянуло солнце. Ветер повернул и теперь дул вдоль фьорда, нам навстречу. Мы убрали паруса и завели двигатель. Горы расступились. Теперь они были еще выше и еще массивнее. Но ничего величественного в них не было. Закругленные вершины венчали снежные шапки, но густо поросшие лесом склоны мягко спускались к спокойным водам фьорда. Казалось, они нежатся в лучах солнца, являя миру неожиданную гармонию ярко-зеленого цвета деревьев и ослепительно-белого снега. Меня эта ласковая улыбающаяся природа разочаровала. Я рассчитывал увидеть суровые горы, нависшие над нами отвесными склонами черных скал, и белое кружево гигантских водопадов, с шумом омывающих гранитные утесы.

Ветер стих, и поверхность воды превратилась в сверкающее зеркало. От яхты поднимался пар, а мне было жарко, несмотря на то что кроме рубашки с коротким рукавом на мне ничего не было. Дик пошел спать, и Дахлер тоже спустился вниз. Все остальные члены экипажа растянулись прямо на палубе и заснули на солнце. Джилл пришла на корму и присела рядом со мной в кокпите. Она ничего не говорила, а просто молча сидела, опершись подбородком о ладонь одной руки, и смотрела вперед, на широкий и плавный изгиб фьорда. Она ожидала своей первой встречи с Йостедалом.

Я часто вспоминаю тот день. Это было начало чего-то нового в моей жизни. Сидя за штурвалом и наблюдая за тем, как неторопливо распахивается перед нами поворот фьорда, я впервые в жизни понял, что такое разделить чувства другого человека. Я знал, какие чувства ее охватили, так же отчетливо, как будто испытывал их сам. Она была одета в темно-красный свитер и зеленые вельветовые брюки. Ее светлые волосы, которые перебирал легкий ветерок, сверкали на солнце нитями чистейшего золота. Мы оба молчали. Тишину нарушал только ритмичный гул двигателя и легкий шорох разрезаемой носом яхты воды.

Постепенно огромный мыс по левому борту скользнул назад, и впереди раскинулся обширный горный массив к северу. И вдруг горы как будто расступились, и перед нами открылся вид на Балестранд и Фьерландсфьорд, от которого захватывало дух. Зубчатые горные хребты вздымались друг за другом неровными рядами. Кряжи громоздились друг на друга, вонзаясь вершинами в опрокинутую синюю чашу неба. Нижнюю часть склонов покрывала темная зелень сосен, а долины сверкали, как изумруды. Но выше растительность исчезала, и серо-коричневые скалы уступами карабкались все выше, напоминая неприступные бастионы и подпирая сверкающие шапки ледников.

— Как красиво! — прошептала Джилл.

Но я знал, что она думает не о дикой красоте этих мест. Она смотрела вдаль, туда, где волшебным ковром сверкали на солнце снега Йостедала, и вспоминала Фарнелла.

После этого она долго молчала. Она просто сидела рядом и думала о нем. Я ощущал ее мысли у себя в голове, и каким-то странным образом они причиняли мне боль. Ее левая рука свободно лежала на краю кокпита. Тонкая, как будто выточенная из слоновой кости, с изящным запястьем и голубоватыми прожилками вен, она лежала на покрытой лаком коричневой поверхности из красного дерева, так близко от меня, что я совершенно бездумно, осознавая только ее эмоции у себя в груди, потянулся к ее пальцам. Они оказались прохладными и гладкими. Едва я коснулся ее кожи, как почувствовал, насколько она мне близка. Еще никогда и ни с кем я не был так близок. Я хотел убрать руку, но внезапно она сжала мои пальцы. А потом посмотрела на меня. Ее серые глаза широко распахнулись, и их подернула поволока. Она держалась за мою руку, как будто это было нечто такое, что она боялась потерять.

— Спасибо, Билл, — тихо произнесла она. — Я очень вам благодарна.

— Он так много для вас значил? — спросил я, и мой голос предательски дрогнул.

Она кивнула.

— Так много. — Она снова перевела взгляд на горы. — Так много и так давно. — Она снова помолчала, продолжая держать меня за руку. — Шесть недель, — прошептала она, как будто разговаривая сама с собой. — Это все, что у нас было. — Она обернулась ко мне. — Билл. Ради чего мужчина может отречься от любви? Это должно быть что-то недоступное пониманию женщины. Вот вы, например. Вы когда-нибудь были влюблены?

— Много раз, — ответил я.

— Но это не было по-настоящему? Вам не приходилось испытывать чувство, ради которого вы были бы готовы отречься от всего остального?

— Нет, — покачал головой я.

Внезапно ее пальцы так сильно стиснули мою руку, что я ощутил, как ее ногти вонзились в мою ладонь.

— Почему? — тихо воскликнула она. — Почему? Скажите мне, почему? Что оказывалось для вас важнее любви?

Я не знал, как ей ответить.

— Азарт, — наконец произнес я. — Стремление жить, каждый день бросая вызов всем окружающим.

— Вы хотите сказать, что жена — это обуза?

Я кивнул:

— Для некоторых мужчин да.

— И Джордж был одним из них?

— Возможно. — Я колебался. Как мог я объяснить ей, что заставляло такого мужчину, как Джордж Фарнелл, любить металлы больше, чем себя самого. — Джилл, — наконец произнес я, — Фарнелл был богом в своем деле. Я не знаю человека, который знал бы о металлах больше, чем он. И движущей силой его жизни была вера в то, что он способен вскрыть вот эти самые горы и позволить им извергнуть поток своих минеральных богатств. Для обычного человека он мошенник, беглый заключенный, дезертир. Но в его собственном представлении все это было оправдано. Это были средства, которые вели его к определенной цели. Его искусство было для него всем на свете. Его ставкой была вся его жизнь. И он поставил на то, что в этих горах, вот под этими самыми льдами, на которые вы смотрите, есть металлы. Если в процессе этой великой игры он причинил вам боль… себе он навредил еще больше.

Похоже, она поняла, потому что медленно кивнула.

— Все было подчинено этой цели. — Она вздохнула. — Да, вы правы. Жаль, что я не знала этого раньше. Тогда я… — Она осеклась. — Нет, — произнесла она. — Ничего бы это не изменило. Ведь меня привлекли именно его целеустремленность, целостность и внутренний огонь. — Какое-то время она сидела с закрытыми глазами. Ее расслабленная и мягкая ладонь спокойно лежала в моей руке. — А вы, Билл, — наконец заговорила она. — Вы говорите, что были влюблены. Много раз. Что всякий раз заставляло вас оставлять эту любовь и снова и снова идти дальше?