Песах Амнуэль - Искатель, 2013 № 10

По голосу понимаю (я-то хорошо знаю Кейт, разбираюсь в интонациях ее голоса), что детали жизни миссис Куинберн ей известны. И то, что Кен, с которым в последнее время встречалась Лера, тот Кен, который, похоже, уговаривал мою дочь заполучить три с половиной миллиона, а для этого немного пошантажировать доктора Гардинера, который не хотел, чтобы в больнице знали о романе с женой больного…

Нет.

Воспоминания о двух (или больше?) идентичных реальностях перепутались. Нужно остановить время — мое психологическое время — и разделить воспоминания, рассовать их по идентичным реальностям, иначе я ничего не пойму в происходящем.

Но если я приторможу время, то — это уже случалось, это произошло только что! — скорее всего, перемещусь в другую идентичную реальность и нужно будто вспоминать опять, а потом еще… бесконечный процесс, который я не смогу контролировать.

Успокоиться. Слушать. Делать выводы. А потом…

Выбрать?

— Кен Бакстер, — задумчиво повторяет Кейт. Миссис Куинберн и не думает отпираться.

— Да! Ну и что? — воинственно заявляет она, и кто-то тихо чертыхается. Мужской голос.

— Кен — наркоман, — продолжает Кейт. По идее, должна возмутиться Лера, я бы возмутился, если бы моей девушке бросили такое серьезное обвинение. Я бы точно возмутился, даже будучи уверенным, что обвинение верно. Возмутился бы просто потому, что нельзя молчать!

Лера молчит, а Кейт продолжает:

— Валерия, я ни в коем случае не хочу… Верю, что вы не знали…

— Я знала, — тихо произносит Лера, и на какое-то время в палате воцаряется такое глубокое молчание, что я слышу, как в коридоре кто-то везет аппаратный столик на колесиках, у этих столиков своеобразный звук, невозможно ошибиться. Сверяюсь с собственным ощущением времени, потревоженным последними перемещениями, но все же способным оценивать реальное время с точностью если не десятка секунд, как прежде, то до минуты — наверняка. Сейчас шестнадцать сорок пять, и через четверть часа медсестры начнут развозить по палатам полдник — кому что, а мне, конечно, ничего, но и сюда кто-нибудь непременно заглянет: проверить и поменять, если нужно, памперс, обтереть влажной салфеткой лицо, в общем, создать видимость деятельности. Значит, в течение четверти часа…

Алена с Кейт могут и не знать об этой послеполуденной процедуре, они не приходили ко мне днем — нынешний день исключение, — но остальным пятичасовая активность персонала прекрасно известна, в том числе Лере. Они должны понимать, что через четверть часа их прервут и, значит, нужно поторопиться.

— Знала? — пораженно восклицает Алена, и я по голосу понимаю, что она способна влепить дочери пощечину, как бывало в той еще жизни… в той… в какой из? Вспоминаю, как Алена кричала на Леру, когда та вернулась домой под утро, неизвестно где проведя ночь, не предупредив и отключив телефон (так думала Алена, а на самом деле кончился заряд и Лера забыла подзарядку дома). Не успеваю об этом толком подумать и тем более попытаться определить, к какой из идентичных реальностей относится воспоминание — хотя бы к какому классу: тому, где есть Кейт или где ее нет и никогда не было в моей жизни?

— Кен хороший человек! — упрямо говорит Лера. — Я его люблю.

Она замолкает на секунду и поправляется:

— Мы любим друг друга.

— Но этот хороший человек подбил тебя на преступление!

— Миссис Волков! — Голос Симмонса.

— Елена, пожалуйста… — А это Гардинер. «Елена», хм…

— Это она! — восклицает Лера, и я легко представляю, как дочь тычет пальцем в сторону миссис Куинберн.

У миссис Куинберн не выдерживают нервы, и она кричит:

— Он щенок! Дурак, сам ни о чем не думает! Даже на колеса просил денег у меня!

— Дороти! — Симмонс поражен до глубины души. Господи, как все перепутано. Должен ведь существовать бесконечный класс идентичных миров, где отношения между этими людьми не такие сложные!

— Помолчи, Остин!

— Миссис Куинберн! — Гардинер тоже возмущен — волнуется то ли за коллегу, то ли за себя.

— Помолчите оба! Раз уж мы все здесь собрались, я скажу! А то вы меня за дуру держите, особенно эта…

Не знаю, на кого кивает миссис Куинберн, все молчат, понимая, что она все равно скажет. Понимают, что скажет правду. Понимают, что наступает момент истины.

И я тоже понимаю: момент истины наступает и для меня.

Я знаю, что скажет миссис Куинберн. Я знаю, в чем вина Деры. Знаю, чего хочет Алена. Чего добивается Гардинер. Почему Кейт пришла в зеленых туфельках на высоких каблуках. Я не могу их видеть, но представляю так же отчетливо, как выражение лица Симмонса, которого я не видел и, скорее всего, не увижу никогда, если…

Если я прав.

А я прав, потому что только теперь (интуиция проявляет себя неожиданно: вспышка, взлет, озарение, послание самому себе из бесконечности бесконечностей) отчетливо представляю, как изменить доказательство шестой теоремы, чтобы без невычислимых функций перейти к седьмой, формулировку и доказательство которой вижу, как запись черным фломастером на белой доске.

Мне нужно было собрать вместе этих людей. Или иначе: перейти в группу идентичных миров, где в нужное время (я его вычислил) в нужном месте (там, где находится мое сознание) собрались нужные люди. Те, кто в той или иной степени причастны к моей жизни и возможной смерти. Те, чьи волновые функции перепутаны с моей.

Мои четыре миллиона двести тысяч фунтов не станут мотивом для убийства. Этого не будет, потому что сейчас на Кейт зеленые туфельки на высоких каблуках — зацепка, позволяющая мне удержать нужную идентичную реальность. Ту, в которой…

…Я увидел эту девушку, когда спускался по широкой каменной лестнице, выйдя из здания колледжа Крайст-черч, где прочитал лекцию об основах исчисления бесконечно больших величин. Самую парадоксальную по содержанию лекцию, без понимания которой студент не воспримет современную математику, не говоря о физике, не способной без инфинитного анализа ни описать, ни объяснить, ни, тем более, создать хотя бы единственный класс многомирий.

На нижней ступеньке я споткнулся, потому что не смотрел под ноги, и, падая, инстинктивно ухватился за чей-то острый локоток. Удержался на ногах, пробормотал «простите» и только после этого понял, что крепко держу за локоть самую красивую женщину в мире… во всех бесконечных многомириях.

Женщина смотрела на меня большими серыми глазами и улыбалась. Она протянула мне вторую руку, и наши пальцы сплелись.

Банально и необыкновенно.

— Вы доктор Волков, — сказала она, улыбаясь.

— Прошу прощения, — пробормотал я, сделав в тот момент выбор и оказавшись в другом идентичном мире, о чем я в тот момент, конечно, не имел ни малейшего представления.