Песах Амнуэль - Искатель, 2013 № 10

Сухо спросил:

— Когда я вам буду нужен?

— Через три дня.

— Не понял…

— Пятнадцатого декабря…

— Но у меня день рождения….

— Вот на море и отметите, — засмеялся следователь.

Федин стал просить перенести встречу на шестнадцатое, чтобы пятнадцатого утром отметить день рождения дома, а вечером выехать в Сочи, и был несказанно рад тому, что следователь согласился.

Сломя голову, поспешил на вокзал. Бежал по запруженной легковушками и автобусами улочке, из одного конца в ее середину, замечал зеленые деревья, которых уже не осталось в Черноземье, пальмы; сворачивал на суженные дорожки облепленного вычурными высотками, блестящего витринами курортного города, в монолитном, как пещера, кассовом зале нервничал в очереди, еще больше вспотел, когда ему сказали:

— Хотите сейчас в Армавир?

— Да, и чем скорее, тем лучше…

— Но скорее не бывает, — жестко выдала кассир. — Туда идут три поезда в сутки…

— Ого!

Испугался, что не скоро доберется.

— Можно только в семнадцать часов…

— А когда я буду в Армавире?

— В два ночи…

— А чтобы хоть в семь утра?

— Такого поезда нема…

Представив, как будет ночью куковать на вокзале, а вокруг сновать бомжи, кивнул от безысходности. Взял билет на Армавир, и сразу из Армавира на Воронеж, и тут же из Воронежа на Сочи на пятнадцатое декабря, свой день рождения, чтобы опять приехать к следователю.

Имея запас времени до отправления, совершал обычную для себя пробежку — узнал, где прокуратура, если будет писать жалобы, где суд, если состоится судебное заседание, только потом по платановой аллее спустился на набережную.

Море хмуро, как будто отмахиваясь слабыми волнами, вещало ему: вали-ка, брат, отседова.

Вдруг осенило: «Ведь мой подзащитный арестован. Это решает суд. Выходит, в суде есть дело. Оно и просветит».

Остаток дня проторчал в суде, который словно зацепился коробкой за склон. Выпросил дело по аресту и теперь вникал, в чем же провинился сын поэтессы.

Оказалось, взял у пенсионера деньги — построить ему дом, «лимон с лишним», — отметил Федин, — сделал проект, залил фундамент. И скрылся. Его искала милиция, нашла полиция и поспешила арестовать, чтобы больше за ним не бегать. Всего ничего, но вменили мошенничество.

Федин уезжал из Сочи поездом «Адлер — Владикавказ», забился на свою излюбленную верхнюю полку; к радости, заметил, что в купе нет очередного шизика с обострением, старался заснуть, ожидая бденье в Армавире. И думал, застанет ли сына поэтессы в следственном изоляторе, не окажется ли и он в пути, скажем, из Сочи в Армавир или из Армавира в Сочи.

Но ехал, подгоняемый надеждой, как зверь, который напал на след и боится упустить добычу.

Сквозь сон хватался за сотовый, нервно нажимал кнопки: 22–00… 23–30… 0-15… 1-30…

Вокзал в Армавире оказался открыт.

«A-то бы еще мерз на улице!»

В зальчике не шныряли бомжи, а наоборот, охранники оберегали покой собравшихся. Федин, счастливый, что не придется слоняться по темным углам и шарахаться от каждого звука, боясь нападения, снял ботинки, поставил под голову сумку и лег. Растянулся, хоть и на жестком сиденье, и вскоре провалился в сон.

В семь утра вышел в высвеченные фонарями улицы кубанского городка, который выгодно отличался от Сочи строгими строениями, где не торчали вышки высоток, а дороги размеренно и широко переливались одна в другую, не извивались, не теснились, не обрывались прижатыми друг к другу домами.

Чувствовался степной простор, контрастировавший со сжатым, прижатым к горам Сочи.

За одноэтажками показалась черная полоса забора, над которой вытянулась длиннющая крыша. Витки колючки по кромке забора говорили об арестантском предназначении огороженного здания. Обогнув забор и продолжая идти вдоль длиннющего пролета, увидел в стене маленькое светящееся оконце, разглядел вставную дверь.

— Изолятор… Он самый… — вырвалось выстраданно.

Из утренних сумерек появлялись вполне приличные дамочки и пропадали за лязгавшей дверью. От открывшейся особенности, когда самые хорошенькие оказались не в институтах, конторах и лабораториях, а в тюремных корпусах, покоробило. Но удивила выложенная красными кирпичами на фасаде конусной надстройки цифра. «1895».

— Ого! Больше ста лет тюряге. Сколько же здесь посидело…

Федина заставили ждать. Он наблюдал, как изредка проходили хохотушки — в Сочи на улицах не особо смеялись.

С гудком тепловоза где-то на станции вошел в ворота изолятора, и уже его принимали и не гнали, словно с интересом разглядывая адвоката, для них откуда-то почти из Москвы, а он свободно говорил, рассуждал, как позволяют себе только защитники, которым начальник не дышит в затылок. И все больше подмечал, какие интересные дамочки в форме сидели не только в кабинетах, но даже в коридорах у решетчатых дверей, все больше огорчался, что отборную часть прекрасной половины человечества спрятали за колючей проволокой. Даже как-то забылся основной вопрос: находится ли в изоляторе сын поэтессы? Не окажется ли пустой его поездка в Армавир?

Не оказалась. Сына поэтессы долго искали в списках и нашли. Встреча с ним, показавшимся интеллигентом, на которого успели повесить плохую статью, деликатно отвечавшим на вопросы, осторожно испрашивавшим совета и даже удивлявшим наивностью, затянулась до обеда. Федин сидел в душном закутке комнаты свиданий, смотрел на худощавого молодого человека с проседью в чубчике волос и думал: «Когда же он все успел? Ведь ему только тридцать пять лет».

Выискивал зацепки для защиты, представлял, что смогут они сделать, открывал дверь в коридор, боясь упасть со стула, — голову мутило от смрада, висевшего в комнатенке. Видимо, здесь выкурили несколько упаковок сигарет, пытаясь выдумать что-то спасительное. Но Федин не курил, и не курил его подзащитный Кирюха, как теперь он называл про себя сына поэтессы.

Федин узнал, что фирма Кирилла строила дом старику, да не построила, а тот вместо того, чтобы идти в суд и требовать достроить или вернуть деньги, пошел в милицию и потребовал: посадите.

— Вместо того чтобы мне быть на свободе и строить, меня лишают такой возможности… Какой-то дебилизм! — говорил Кирилл.

Федин кивал.

Из Армавира он уехал с другим настроением: многое узнал, ко многому приготовил клиента и, что самое важное, понял, что к дню его рождения «вагон» с арестантами в Сочи не прибудет.

Позвонил по сотовому следователю и попросил перенести свой приезд на тройку дней.

— Вы уточните, когда будет этап. Созвонитесь с Армавиром! — говорил «моржонок» по сотовому.

— Да я в Армавире, — отвечал Федин. — Что созваниваться…

И представлял, насколько поразил следователя своей резвостью.