Николай Буянов - Искатель. 2013. Выпуск №7

Не знаю, сумел бы я самостоятельно выбраться на берег. Однако и тут мне повезло: кто-то схватил меня за шиворот и буквально вытряхнул на благословенную сушу. Иначе я, скорее всего, замерз бы там, у кромки воды. Впереди, шагах в тридцати, горел огонь. Я пошел на него, плохо соображая, зачем это делаю: с тем же успехом я мог бы пойти назад к реке — направление не имело значения.

Огонь оказался костром, сложенным из плавника. Возле него сидело человек десять. Тот, кто помог мне доковылять до него, протянул флягу с вином. «Можно сказать, мы вытащили счастливый билетик, — криво усмехнувшись, проговорил он. — Знаете, сколько народа успело переправиться? Всего сорок тысяч. Сорок — из ста пятидесяти, так-то… Я капитан Дорнэ, — отрекомендовался он. — Ваше имя, сударь?»

— Жизак, — сказал я после секундной паузы. — Рядовой Люсьен Жизак, господин капитан, двести восьмой волонтерский пехотный полк…

Следователя звали Николай Николаевич Колчин — это имя было отпечатано на простенькой белой картонке, которую Егор получил днем накануне. Тот день вспоминался с трудом, точно после тяжкого похмелья: приезд опергруппы, повальный шмон в особняке — начиная с карманов его обитателей и заканчивая экскурсией по территории специально вызванного кинолога со служебной овчаркой. В программу также вошли снятие отпечатков пальцев, взятие потожировых следов и запротоколированных показаний — единственная, к кому при этом проявили хоть какой-то такт, была Мария — на правах вдовы (впрочем, вдова испокон веков первая попадала список подозреваемых)…

Сегодня они сидели вдвоем в кабинете следователя в здании областной прокуратуры: Николай Николаевич Колчин и Егор. Следователь рассеянно листал какие-то бумаги, изредка отвлекаясь на телефонные звонки; Егор по другую сторону письменного стола мял в пальцах сигарету и мрачно разглядывал линолеум под ногами.

— Не могу поверить, — глухо произнес Егор. — Мария отравила собственного мужа… Чушь. Вы же ее совсем не знаете.

— Есть доказательство: отпечатки пальцев Марии Владимировны на пузырьке с ядом. Железная улика, которую трудно будет перешибить.

…Железную (точнее, пластмассовую) улику — пузырек с белой крышкой и надписью «Феназепам» на фоне стилизованной пальмы — обнаружили уже под занавес, когда дом был тщательно осмотрен от чердака до подвала, а вместе с ним — и парк, и небольшой садик с одичавшими яблонями (Юлий наплевательски относился к окультуриванию плодовых деревьев). Возможно, пузырек нашли бы раньше, если бы он не закатился в ямку, вырытую, по всей вероятности, кротом. Исследовав пузырек, сотрудники лаборатории прислали официальный отчет, который содержал два основных пункта.

1. Порошок белого цвета, следы которого присутствуют на внутренней поверхности флакона из-под феназепама, представляет собой высокотоксичное соединение трехвалентного мышьяка (химическая формула прилагается).

2. Отпечатки указательного, среднего и большого пальцев правой руки, обнаруженные на флаконе, совпадают с отпечатками на бутылке «Каберне» и принадлежат Марии Владимировне Милушевич (фототаблицы прилагаются).

— Ерунда какая-то, — пробормотал Ei;op. — Отпечатки пальцев… Этому можно найти кучу объяснений. К примеру, у Маши закончились таблетки, и она выбросила пузырек, а кто-то подобрал. Или его украли…

— Возможно, — не стал спорить следователь. — Однако ее отпечатки обнаружились также на баночке с мышьяком, которая стояла на полке в подсобном помещении. А это уже серьезно. К тому же это единственная на сегодняшний день прямая улика, указывающая на конкретное лицо. Если к тому же сложить ее с косвенными…

— Это с какими же? — воинственно спросил Егор.

— На постели, где лежал труп, были обнаружены свежие следы спермы. Я спросил Марию Владимировну, имела ли она половой контакт с мужем в день его смерти, — она ответила «нет». Зачем ей врать?

— Я ведь вам говорил, что они помирились, — сказал он сухо. — А почему Маша отрицает… не знаю. Может быть, она просто напугана — в таком состоянии люди обычно отрицают все подряд, даже во вред себе. Или у вас есть другое объяснение?

Колчин поднялся из-за стола, разминая ноги, подошел к окну, посмотрел вниз, на улицу, словно увидел там что-то интересное, а на самом деле, как показалось Егору, просто оттягивая разговор.

— Дело в том, — произнес он наконец, — что Юлий Милушевич действительно умер от остановки сердца. Эта остановка была спровоцирована действием яда, однако его количество в крови не было слишком большим — так утверждают эксперты. Оно не было даже критическим, хотя и близким к тому… Понимаете, о чем я? При ином раскладе Юлий мог и не умереть. Роковое обстоятельство: незадолго до смерти он занимался любовью — до принятия яда или сразу после, пока тот не подействовал… Это дало повышенную нагрузку на сердце, и оно не выдержало.

Егор подавленно молчал. Колчин отлепился от окна, повернулся к собеседнику и тихо сказал:

— Я искренне сочувствую вам. Однако — что делать? Только она могла предугадать такой ход событий и всыпать в бокал мужа нарочно небольшую дозу мышьяка — с тем, чтобы отравление было труднее распознать. А потом устроить так, что сердце Юлия не выдержало нагрузки.

— В бокал? — рассеянно уточнил Егор. — Не в бутылку?

— В бутылке яда не было. Оно и понятно: вдруг Юлию пришло бы в голову выпить на брудершафт.

— Но ведь бокал разбился, откуда же вы знаете…

— Бокал разбился, а вино осталось: пятно на гобелене и брызги на ковре. Наш эксперт взял пробу с ворса.

Он помолчал.

— Как видите, все очень логично. Понимаете, Егор, все это было довольно тонко рассчитано. И при определенных обстоятельствах это убийство вполне могло бы прокатить под естественную смерть… Вполне могло. Если бы не кот.

— Кот? — удивился Егор. — Вы имеете в виду Кессона? При чем здесь он?

— Его отравили мышьяком.

Увидеться с Машей ему, само собой, не позволили: пока идет следствие, вплоть до суда, она будет общаться только с адвокатом. Егор в некотором замешательстве побродил вокруг здания прокуратуры, в задумчивости прошел по проспекту и вышел на круглую и безыскусную, как блин, Революционную площадь. Взгляд выхватил из толпы знакомую фигуру: строгий черный костюм с ослепительно белой манишкой, черный голландский плащ, переброшенный через руку (погодные выверты: конец сентября, а жарит по-летнему), лаковые штиблеты, солнечный зайчик, вольготно гуляющий по обширной лысине, озабоченность и целеустремленность в слегка ссутуленных плечах… Рудик Изельман явно куда-то торопился. Егор проворно снялся со скамейки и кинулся наперерез.