Николай Асанов - Волшебный камень

К концу третьего дня пути Нестеров почувствовал страшную усталость. Каждый, кто много ходил пешком или на лыжах, переживал этот третий день. Тело не подчиняется духу. Неопытный солдат ложится спать без ужина. Пешеход позволяет себе преждевременный отдых. Мир темнеет и тускнеет. Воздух давит на плечи, пригибает человека к земле. Человек садится, откидывается на спину и вдруг засыпает без сновидений.

Теперь Нестеров был на водоразделе. Все реки по левую сторону текли на запад, делясь на Волжскую и Печорскую системы. Реки, что видел он справа, уходили по темным долинам, куда уже не достигало клонившееся к лесу солнце, в Обь. Сергей стоял на плоскогорье, опершись на ружье, и запавшими глазами осматривал каменный мир.

Горные хребты, подняв к небу косматые вершины, застыли в свирепом боренье, подобные синим волнам. Впрочем, это и были волны столкнувшихся земных щитов. Все таимые в глубинах земли богатства вырывались здесь наружу, растекаясь по складкам хребтов, пронизывая пустоты гранитов, пробивая известковые скалы… И хотя все кругом было бело от снега, сине от теней, Нестеров видел силой своего знания тайные приметы и признаки кладов — приди и открой!

Легко сказать — приди и открой! Нестеров вскинул ружье за спину и повернул к пологому спуску, сбегавшему в темную долину. Солнце еще раз порадовало его, выйдя из-за соседней горы и окрасив снег в розовый цвет, будто вся небесная красота упала под ноги. Он с трудом добрался до спуска, оттолкнулся одеревеневшими ногами и заскользил вниз. Встречный ветер с силой бил в лицо, толчками ударял в грудь. Ничего, Нестеров все равно доберется до реки и там сделает привал!

Ветер срывал с наста колючие льдинки. Щеки покрывались каплями влаги; казалось, что это выступает кровь от уколов ледяными иглами. Вдруг Нестеров круто затормозил, подтягивая лыжи сыромятными поводками вправо, рискуя сломать их. Он увидел черный конус горы, замыкавший долину, в которую он сбегал, розовый хребет на востоке — тот самый, который только что покинул, расщепленную молнией лиственницу у самой реки и молитвенный курган, на котором высился бог с головой рыбы, грубо высеченный из камня. Нестеров узнал это место. До прошлогодних разведок осталось тридцать километров.

Он оглядел розовый от заходящего солнца горный хребет, еще раз посмотрел на каменного бога и торопливо побежал к нему, забыв об усталости.

С разбегу он попал на лосиную тропу, проторенную к водопою на незамерзающей горной реке. Река дымилась перед ним от вечерней изморози. Лоси пробили дорогу, похожую на те, какими деревенские стада спускаются к проруби. Тропа была избита рубцами шаг в шаг. Лыжи загремели на впадинах, как если бы он провел палкой по изгороди.

Идти по тропе стало легче. Редкий березовый лес на берегу показывал, что в давние годы здесь было поселение. Люди выжгли старые леса, на их месте поднялись лиственные деревья, — парма отступила в горы.

Нестеров все убыстрял шаги. Усталость склоняла его к земле, он перестал видеть вокруг, читая только следы зверей. Поперек лосиного хода лежала цепочка следов горностая. Прошлогодний брусничник был обнажен трудами рябчиков, куропаток, глухарей. Птица кормилась у реки на луговинах. Тяжело шумя крыльями, взлетел сизый самец и уцепился за березовые ветки, искоса посматривая на пришельца красными глазами. Нестеров не мог даже снять ружье, чтобы выстрелить. Он миновал последние замшелые березы и вышел на берег, как вдруг почти рядом с ним раздался окрик:

— Стойте!

Он сорвал ружье с плеча, усталость смыло, будто он услышал сигнал к атаке. Ствол ружья сам собой направился в ту сторону, откуда раздался окрик.

Нестеров глядел поверх ствола вдоль берега. Однако ничто, казалось, не грозило ему — он не мог различить в кустах ни блеска металла, ни враждебного лица. Ему показалось даже, что окрик был следствием галлюцинации, но все же Нестеров, прижавшись к дереву, внимательно осматривал берег, на который уже ложились вечерние тени.

Внезапно глаза его различили нечто похожее на фигуру человека, пригнувшегося к земле для лучшей маскировки. Нестеров вспомнил рассказы об охотниках за горбачами. Эти старые лесные сказки приятно слушать только возле камелька в охотничьей избушке. Охотники за горбачами выходили на свой промысел именно в это время года, в конце охотничьего сезона, и подкарауливали беззаботных добытчиков, чтобы овладеть их трудами после удачного выстрела из засады. Нестеров настороженно следил за пригнувшимся человеком, готовый выстрелить при первом враждебном движении.

И вдруг за его спиной раздался смеющийся голос:

— Товарищ Нестеров?

Он обернулся, чуть не задев ружьем девушку, которая стояла за его спиной, опираясь на лыжные палки. За ее плечами было двуствольное ружье, за ремень, стягивающий короткий полушубок в талии, был заткнут маленький топорик. Меховые штаны из оленьих шкур, сшитые мехом вверх, были заправлены в меховые же торбаса — высокие мягкие сапоги. Такую смешанную одежду носили и остяки и русские, занимающиеся лесным делом.

Нестеров от неожиданности опустил ружье, рассматривая ее с жадным любопытством и вниманием.

Она улыбалась. Большие голубые глаза ее словно впитывали в себя его удивление. Овальное, очень правильной формы и смуглое от природы или от ветра и зимнего солнца лицо мгновенно менялось, становясь то необычайно серьезным, то снова украшаясь веселостью.

Девушка поправила волосы, тронутые изморозью, — должно быть, она давно бродила в лесу, — опустила руку, привычным движением вдев ее в ременную петлю на лыжной палке, притопнула ногой, словно пробуя лыжи, перед тем как идти, и сказала насмешливым голосом, очень глубоким и мягким:

— К лесу вы непривычны. Пока вы разглядывали пенек, вас и безногий мог обойти!

— Кто вы?

Она высвободила маленькую руку из меховой рукавицы, провела по лицу, усмехнулась с несколько пренебрежительным выражением и сухо ответила:

— Лесникова дочка… Знаете песню:

Она проговорила присловье одним духом, глядя в глаза Нестерову. Он вспомнил, что где-то слыхал эту песенку. Может быть, ее напевала мать. Девушка глядела на него, будто ждала дальнейших расспросов.