И Ковтун - Азиатский аэролит. Тунгусские тайны. Том I

Вот совсем близко и низко летят машины. Слышен гул моторов. Громадные животы дирижаблей заслоняют небо.

— Э-ге-гей! — еще громче закричал Аскольд и яростно замахал кепкой.

На дирижаблях, очевидно, их заметили, потому что в передней машине, в окне гондолы, вспорхнул белый платок, салютуя в ответ.

Потом, облетев Страну мертвого леса, дирижабли снова повернули на восток и чередой, становясь все меньше и меньше, начали удаляться и вскоре исчезли за теми же хребтами, откуда появились.

Аскольд замолчал, сведя брови, долго удивленно и непонимающе смотрел в сторону далеких коричневых хребтов. Затем поглядел на профессора — на лице ученого также застыло удивление с примесью тревоги и досады.

На грани между сном и явью Горскому послышался далекий и прерывистый шум.

Никак не мог поднять голову. Натруженные мышцы еще не отдохнули, трудно было пошевелиться.

Возбужденный мозг даже во сне работал настороженно и чутко.

Шум нарастал, вот вроде треск, голоса, кого-то зовут.

Профессор открыл глаза. Да, действительно, откуда-то доносились негромкие звуки. Они то таяли в тишине, то снова рождались в треске ветвей, но их источник невозможно было определить.

Горский поднял голову. Пересиливая боль в мышцах, сел на помосте. Начал еще внимательнее прислушиваться.

— Аскольд! — проговорил пересохшей гортанью профессор.

Племянник не отзывался.

Горский вышел за дверь, стал, повертел головой во все стороны. Теперь шум окружил его с трех сторон. Он уже не утихал, а медленно приближался к дому.

Вдруг слух уловил приглушенный голос.

Горский вздрогнул и вернулся в хижину. В темноте нащупал ружье.

— Аскольд! — тронул за плечо племянника.

— Что такое? — вскочил тот.

— Кто-то приближается к дому.

Аскольд стремглав вскочил с лежанки.

В двух шагах ничего нельзя было разглядеть. Густел серый мрак, насыщенный испарениями трясины, скрывал все от глаз.

Горский и Аскольд без слов поняли друг друга и стали наготове с ружьями у дверей хижины.

— Кто идет, эй, кто идет? — бросил во мрак профессор высоким, необычно звонким голосом.

Треск веток прекратился.

— Кто идет? Стрелять будем!

— Свои, — послышалось в ответ, — государственная поисковая партия. А вы кто будете?

Профессор помолчал, а потом крикнул:

— Научная экспедиция Академии!

— Вот тебе и раз. А вы стрелять, что же вы? — обрадованно прозвучал из мрака голос.

Опять треск веток, с трех сторон хижину быстро окружил отряд людей.

Внезапно мозг профессора пронзила мысль, что его обманули. Невозможно предположить, что разведывательная партия станет передвигаться ночью. Но было уже поздно и бессмысленно что-либо предпринимать. Они с Аскольдом оказались в кругу незнакомых людей.

Высокий силуэт какого-то крепкого человека остановился перед Горским и, ни слова не говоря, рванул из рук ружье.

Аскольд вскрикнул и слепо бросился на помощь. Мгновенно и он остался без оружия. Стиснутый добрым десятком рук, он уже не мог пошевелиться.

Профессор понимал, что попал в очень сложное, а возможно и безвыходное положение. Пытался обдумать все спокойно, последовательно, но из этого ничего не выходило.

Как-то не укладывалось в уме, что незнакомый отряд, а, может, бандиты, самоуправно посадили его под замок и захватили в свои руки местность. Никак не мог дать объяснение их поступкам, не мог предположить, что они так организованно и отчаянно осмелились посягнуть на государственные богатства.

Пытался уверить себя, что случилось скандальное недоразумение всесоюзного масштаба — этому давало повод упрямое молчание руководителя отряда.

Допустил было, что местностью владеет какой-либо трест или концессия (дирижабли ведь заграничной постройки!). Но неужели они не слышали о его экспедиции? И к тому же, какое они имеют право держать его в заключении, будто вора и проходимца?

Возникло желание поговорить, обменяться с кем-нибудь мыслями. Но вспомнил, что Аскольда еще вчера перевели в другое помещение. Зашагал по небольшой хижине, осторожно наклонив голову, чтобы не задеть низкий потолок. Сделал шагов пять из угла в угол. Остановился у двери, подумал немного и осторожно постучал. Никто не отзывался.

Профессор постучал еще раз, уже сильнее и настойчивее. Снова молчание. Оно раздражало, ведь он хорошо знал, что за дверью стоит часовой. На третий раз грохнул кулаком и со злостью воскликнул:

— Слушайте, вы!

— Чего тебе? — неприветливо сказал грубый голос.

— Можете отвечать поприличнее, когда к вам обращаются.

— Тебя не спросил, как отвечать.

— Мерзавец!

Профессор выругался, постоял немного и дрожащим кулаком начал снова бить в дверь. От ударов больно щемило тело, боль еще сильнее раздражала и вызывала бессильное возмущение.

Часовому, видимо, надоел шум, и он снисходительно спросил:

— Ну, чего?

— Немедленно вызовите вашего начальника, или как вы его там величаете?

— Ого-го, чего захотел.

— Слышите, немедленно, у меня к нему дело.

— Какое дело?

— Вас не касается, позовите.

— Сам придет, коли надо будет.

Часовой произнес последнюю фразу спокойно и безразлично, и сколько профессор ни стучал в дверь, не произнес больше ни слова.

До крайности утомленный и взвинченный, Горский понял, что стуком делу все равно не поможешь — отошел от двери к помосту.

Нащупал рукой доски и одежду, сел, посидел немного. Вскоре склонил на руки голову. Задремал.

Пришел в себя от осторожного прикосновения руки. Поднял голову, пытаясь разглядеть что-либо в темноте. Яркий луч карманного фонарика ударил в глаза. Тревожно спросил:

— Кто это?

— Простите, — раздался рядом с головой сухой голос, — вы, кажется, звали меня?

— Звал, но, собственно, кто вы?

— Руководитель отряда.

Горский пытался разглядеть лицо человека, который стоял возле него, но свет фонаря слепил глаза. Протянул руку ко лбу, закрыл глаза ладонью.

— Прошу, отведите фонарь в сторону.

Незнакомец погасил фонарик, но профессор долго не мог его разглядеть. И только потом, напрягая зрение в полумраке, охватил взглядом худощавое лицо, блестящие глаза.

Помолчав, незнакомец вежливо обратился к Горскому:

— Тем более что я и сам хотел поговорить с вами.

— Весьма благодарен за вашу доброту, — насмешливо отозвался профессор.

После темноты глаза сразу больно ослепил дневной свет. Горский, прикрывая ладонью очки, остановился, начал оглядываться по сторонам. И чем дольше смотрел, тем отчетливей все его черты складывались в выражение возмущения и в то же время безмерного удивления.

Местность было не узнать. Поваленные деревья лежали сейчас ровными квадратными штабелями. Над главными кратерами возносились вверх насосы, буровые установки. Некоторые уже работали. Вокруг них сновали люди. Сбоку, слева, у высокой и прочно, хотя и наскоро построенной причальной мачты тихо покачивались дирижабли.