Анатолий Королев - Искатель. 2014. Выпуск №8

— Конечно, стоит, моя бедная Флорентина, вот только прошлое никогда не отпустит всех нас, постоянно напоминая о себе.

Кто знает, какие гневные и обличительные слова дочери, ее импульсивность и возмущение, а может, внутреннее согласие с речами девушки побудили уставшую женщину покориться обстоятельствам и судьбе, пойти против самой себя, заглушив чувство неправильности происходящего и ожидание беды. Через несколько дней в покоях Флорентины величественно стояла фисгармония, противореча всем устоям и нормам старого замка.

Не прошло и суток после знаменательного разговора, как на смену гневу пришли стыд и раскаяние. Умом и сердцем девушка понимала чувства матери и жалела ее, но также и знала, что пришло время положить конец всем тайнам и недомолвкам и разорвать этот замкнутый круг страха и отчаяния. И вскоре после появления долгожданного музыкального инструмента в отношениях двух самых близких и родных людей вновь воцарились доверие и нежность.

Начальные уроки игры на фисгармонии взял на себя мистер Бальдр, к огромной радости Флорентины. Удивленный и недоверчивый сначала, он скоро привык к увлекательным занятиям с юной ученицей и с превеликим удовольствием разделял с ней долгие часы музицирования. Если учитель и был поражен внезапной уступчивостью миссис Деллинг, то мастерски скрывал свои чувства, разумно полагая, что на это были веские причины. Тем более что занятия тщательно скрывались от остальных жителей замка, дабы не нарушить их мирное и спокойное существование: в памяти людей еще не угасли воспоминания о давней трагедии.

Как и во всех других областях искусств и наук, Флорентина схватывала знания на лету, не испытывая больших сложностей в изучении контрапункта и гармонического анализа музыкальных произведений. Мистер Бальдр подробно и терпеливо разъяснял старомодальную гармонию эпохи Возрождения на примере канонов Жоскена Депре или мотетов Орландо ди Лассо, хотя последний и использовал в некоторых из них хроматический стиль. Но в настоящий восторг Флорентину приводили: «Итальянские мадригалы» Шютца, отличающиеся тонкостью контрапунктической техники в сочетании с поразительной самобытностью, и фуги Букстехуде со сложными полифоническими фактурами. Взволнованная каждым новым поворотом мелодии, внезапной сменой ритма или же неожиданной модуляцией, девушка все больше погружалась в бескрайние просторы музыкального познания, неутомимо изучая новые произведения и теоретические трактаты. Учителю оставалось только изумленно разводить руками и признать, что постоянно растущие знания Флорентины давно уже превзошли его собственные, а ему не остается ничего другого, как отправить девушку в самостоятельное плавание по бескрайнему океану музыки, оставив себе право на редкое музицирование в ее компании.

Когда утихли первые восторги, Флорентина с неудовольствием и беспокойством стала задумываться над звучанием ставшей давно родной фисгармонии. Нет никакого сомнения в том, что ее органный звук приносил девушке искреннее наслаждение и будоражил ее воображение равномерными протяжными нотами, извлекаемыми колебаниями металлических язычков, приводимых в движение воздушной струей, как и у других разновидностей гармоники. Но, возвращаясь мыслями в давнее утро в танцевальном классе мистера Бальдра, она не могла не заметить явное несоответствие этого звучания с проникновенными и ласкающими звуками того музыкального инструмента. Тогда музыка лилась плавным потоком, мягко обволакивая и успокаивая слух девушки. Было слышно нечто романтическое и легкое, словно дуновение нежного ветра. Звуки же фисгармонии настраивали на аскетизм и духовную воздержанность. Обнаруженная противоречивость не давала покоя девушке, и она была вынуждена снова заняться поисками неведомого ей.

За ежедневными заботами, непрестанными музыкальными изысканиями, завораживающими и всецело поглощающими внимание девушки, быстро и незаметно прошла зима. И тотчас же, сбросив сонное оцепенение, как и замерзшая за долгие месяцы природа, Флорентина заметно оживилась и повеселела. Ноймейстерские хоралы, восходящие к поэту-моралисту, и пассионы, которые она постоянно играла долгими январскими вечерами, настраивали ее на унылый лад, окрашивая и так серую обыденность в еще более мрачные и минорные тона. Не следует также забывать о слабом и хрупком физическом развитии девушки, на которое столь губительно действует суровая зимняя пора.

Между Флорентиной и природной сферой всегда была глубинная и тесная связь. Толком необъяснимая и странная, но оттого не менее плотная и крепкая. Властная сила грозной природы словно держала девушку на коротком прочном поводке, не давая сделать лишний шаг в сторону, подчиняя ее волю. Здесь чувствовалась постыдная зависимость и подавление чужой свободы. Подобные способности природного мира обезоруживали бедную девушку, зачастую лишали необходимой умственной концентрации внимания, заставляли ощущать себя безвольной марионеткой, ведомой высшими силами, невидимыми, а потому страшными. Но, несмотря на изрядную долю принуждения и скованности, такая зависимость была вполне естественна, поскольку находилась в безоговорочной гармонии с натурой Флорентины.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что в наступившие апрельские дни, наполненные непривычно пронизывающим светом и безмятежной радостью всего живого, тонкий абрис девушки часто встречался в ажурных беседках или на извилистых, усыпанных мелким гравием дорожках, вьющимися лентами уходящих в глубину пейзажного парка, где они терялись среди пышных кустарников стефанандры и спиреи, столь дивно цветущей белыми воздушными бутонами в начале лета. Но чаще всего Флорентина пропадала в своем самом любимом укромном уголке сада: на пологом берегу полузаросшего старого пруда, под раскидистыми ветвями исполинской ивы, погнувшейся в одну сторону под тяжестью собственного убранства, словно согнутая временем старушка, располагалась фигурная парковая скамейка. Именно на ней и любила сидеть девушка, поглощенная то созерцанием многообразия природного мира, то приходящими мыслями и идеями.

Тоскливое настроение и предчувствие роковой неизбежности, довлевшие над Флорентиной долгие месяцы, наконец развеялись, уступив место весеннему воодушевлению и радостному обновлению всего сущего. Жизнь заиграла яркими фиоритурами, быстрыми, стремительными и захватывающими. Ее не покидало ощущение, сходное со звучанием прерванного оборота из музыкальной гармонии, которую терпеливо и доходчиво объяснял девушке мистер Бальдр. Когда после сдержанного напряжения в доминантовой функции, которая настойчиво требует разрешения каждым застывшим в неистовом драматизме голосом, она неожиданно переходит не в житейско-мещанскую радость тоники, а поднимается басом на ступень выше, превращаясь в гармонию светлого и печального лиризма, гармонию шестой ступени, окрашенной некоторой меланхоличной грустью. Точно грозовые тучи, готовые излиться яростными потоками воды, внезапно разошлись, оставив после себя только намек на неудавшуюся бурю в просветлевшем небе. В этом созвучии мерцала скрытая надежда, потому оборот так импонировал Флорентине.