Ольга Михайлова - Оборотни Митрофаньевского погоста (СИ)

Оно и воспоследовало.

-Не знаю, говорить ли? - Бартенев вздохнул. - Странность такая...

Корвин-Коссаковский молча ждал.

-Сон мне этой ночью у погоста привиделся, да такой, что не приведи Господь.

И Бартенев рассказал о примерещившемся ему на кладбищенской скамье. Он нервно усмехался и явно хотел услышать от своего умного друга, что всё это сущая ерунда и пустой вздор, и тут похолодел. Корвин-Коссаковский сначала слушал его с улыбкой, особо вытаращил свои цыганские глаза, услышав латинскую абракадабру, но к концу повествования улыбаться перестал. Он смотрел на Порфирия пристальным тяжёлым взглядом, и губы его кривились. На физиономии читалось некое потрясение, а выражение это появлялось на лице чиновника высшей полиции, ох, как нечасто. Можно даже сказать - вообще никогда не появлялось.

Когда Порфирий умолк, Корвин-Коссаковский медленно поднялся, взял лафит коньяка, наполнил пузатый бокал на треть, прихлебнул и уставился в пол. Бартенев совсем растерялся. Он не боялся, что Арсений посмеется над ним, но столь странная задумчивость и непонятное молчание удивляли. Уж не всерьёз ли он всю эту нелепицу воспринимает, в самом-то деле?

-Да что с тобой, Арсюша? Чего молчишь-то? - Бартенев попытался заглянуть в опущенные глаза друга.

Корвин-Коссаковский пожал плечами.

-Удивительно, - он потёр длинными пальцами высокий лоб и посмотрел на Бартенева. Было заметно, что Арсений взволнован, но старается не показать виду. Наконец он смирил дыхание и размеренно проговорил. - Понимаешь, богач может увидеть себя во сне нищим, а бедняку может привидеться сказочное изобилие. Это обычно. Страхи, мечты, чувства отражаются в снах. Во снах есть магия, какую ощущаешь лишь в иных творениях искусства, и отчетливое сонное видение запоминается порой на годы, и человек может так проникнуться смыслом сонного морока, что и жизнь себе исказит. Но... тебе никогда не может присниться каломель, если ты не знаешь, что это такое, - он снова прихлебнул коньяк и чуть порозовел, - мир сонных грез устойчив и однозначен, как явь, и человек отражен в своих снах так же, как в жизненных поступках. Расскажи мне твои сны, и я скажу, кто ты...

Бартенев напряжённо слушал. Дружок его часто философствовал, но сейчас говорил что-то совсем уж нелепое.

-Ты о чём это? - осторожно спросил Порфирий.

-О том, что ты никогда не запоминаешь того, чего не хочешь знать. Но ты очень наблюдателен.

-И что?

-В гимназии ты пользовался моими латинскими конспектами, сам ничего не учил, - растолковал Арсений, -профессора Шмидта до белого каления доводил, ни спряжений, ни склонений никогда не помнил и всё путал...

-Инженерам латынь твоя без надобности, - с досадой бросил Бартенев. - На кой бес мне вся эта ерунда древняя?

Порфирий Дормидонтович и вправду не блистал способностями к языкам, забывая значения слов сразу после экзаменов. Он восхищался другом-полиглотом, но сам Корвин-Коссаковский, воспитанный тремя боннами, англичанкой, француженкой и немкой, не видел в своих знаниях повода для восторга. Но сейчас он изумился именно тем, что в видении друга все латинские формы стояли в нужных числах и падежах.

-Но основы-то ты помнишь? - задумчиво поинтересовался он у Бартенева.

-Смеёшься?

-Ничуть. Понимаешь, сны очень личностны, и сон инженера никогда не приснится поэту. Но и поэт никогда не увидит снов инженера, - растолковал Арсений. - Твой сон - сон поэта, он мог бы присниться мне. А что такое инкуб, ты знаешь?

-Не знаю, тот упырь так нетопыря крылатого обозвал. Бессмыслица какая-то.

-Вовсе нет, - покачал головой Корвин-Коссаковский, - то-то и оно, что не бессмыслица. А имена ещё того забавнее... Клодий Сакрилегус, Цецилий Профундус и Постумий Пестиферус. Это надо же... Vespertilio Cecilius Profundus provoco te, quetus Postumius Pestiferus... И ты это запомнил! Что до княжон Любомирских, девиц Черевиных и графини Нирод... Ты их знаешь?

-Ну, о старом графе Нироде слышал, конечно, а остальные... - Бартенев растерянно улыбнулся, - полно, а есть ли они вообще на свете-то? Это же сон!

Корвин-Коссаковский наклонился к дружку. Его чёрные глаза напоминали пистолетные дула.

-Они есть, Порфирий, с графиней Екатериной Петровной Нирод я близко сошелся после того, как год назад у неё бриллианты украли, и супруга ее - полковника Владимира Андреевича, что в апреле нынешнего года назначен командиром лейб-гвардии стрелкового Императорской фамилии батальона, тоже знаю. Что до княжон Любомирских, их две сестры, и обе на выданье, девицы же Черевины - признанные красавицы, племянницы княгини Палецкой. К тому же... впрочем, об этом не стоит... Но и это ещё не всё. - Арсений опустил глаза в пол. - Сегодня суббота, а через неделю, в пятницу, у графини Нирод большой бал назначен, и об этом уже весь свет знает. Ты мог бы увидеть во сне всё, что угодно, но не такое. Такое тебе привидеться не могло.

Бартенев недоумённо развёл руками.

-Да не выдумывал я ничего, Арсюша, поверь, что приснилось, то и рассказал. Не веришь мне?

Корвин-Коссаковский рассмеялся, и лицо его словно чуть оттаяло.

-Ты никудышный логик, дружище. Я знаю, что ты ничего не выдумал. Ты и выдумки - две вещи несовместные... Ты просто заблуждаешься. Ничего тебе не приснилось. Ты видел это наяву.

Голос Корвин-Коссаковского прозвучал странно, глухо и грустно, даже потерянно, и Бартенев почувствовал, как по спине его пробежали противные мурашки.

-Ты... ты шутишь, Арсюша?

Корвин-Коссаковский снова покачал головой.

-Не думал даже. А чья могила была та, что отодвинулась?

Челюсть Бартенева отвалилась. Он несколько раз сморгнул, тяжело сглотнул и наконец хрипло проговорил:

-Ты... это...серьёзно?

-Разумеется. Ты помнишь, где это случилось?

Бартенев смерил друга внимательным взглядом и в итоге все же поверил, что тот не шутит. Слишком мрачны были его глаза, слишком уж много тоски и непонятной муки в них проступило. Порфирий задумчиво уставился на ломовский серебряный самовар на столе и наморщил лоб, вспоминая.

-Пожалуй, помню, чего там не помнить-то? Там и скамья, и вяз. При луне я ничего толком не видел, но утром всё разглядел. Ограда могильная зеленой краской выкрашена, надгробие серого гранита, ангел чёрный мраморный над урной склонился. На эпитафию я не глянул, не до неё было, но табличка там была.

Корвин-Коссаковский через силу улыбнулся.

-Что же, завтра к вечеру мимо проедем. Вот и поглядим.

Глава 2. Безымянная могила.

"Лопата и кирка, кирка,

И саван бел, как снег;

Довольно яма глубока,

Чтоб гостю был ночлег..."

Шекспир "Гамлет"

В тот вечер хозяин и его гость легли спать рано, едва стемнело, собираясь подняться с зарей, но Бартенев, хоть и чувствовал боль в плечах и ломоту в пояснице, долго лежал на мягкой перине без сна. Его удивило то, как воспринял его рассказ Арсений, совсем не того Порфирий ждал от друга. Недоумение его ещё более усугубилось, когда уже за полночь услышал он в спальне Корвин-Коссаковского звук распахнувшейся рамы и размеренный скрип половиц. Арсений не спал, но мерил шагами комнату.