Олесь Донченко - Карафуто

Оба — и Куронума, и штабс-капитан — замолкли, ожидая ответа. Трубка в Куронуми погасла, пучок волос на голом черепе стал мокрым и прилип ко лбу.

— Мой отец и мой дед, — ответил внешне вполне спокойно Иван Иванович, — похоронены не в Шиба-парке и медный король Японии Фурукава не приходится мне ни близким, ни дальним родственником. И все-таки я не имею никакого намерения менять подданство и высказываю негодование от такого предложения… Я требую немедленно отправить меня с сыном в СССР!

Капитан Лихолетов тихонько свистнул:

— В СССР… Т-тю, батенька…

Куронума понял, чего от него хотят.

— Возвратиться в СССР — это зависит сейчас целиком от уважаемого господина геолога. Так его слово относительно изменения подданства — последнее слово?

— Скажите ему… Куронуми, что я сейчас покину его дом… Я не разрешу себя обижать.

Иван Иванович сделал резкое движение, имея намерение встать. Но Лихолетов его задержал:

— Минутку. Подождите. Без разрешения господина Куронуми вы ничего не можете покинуть.

— Что такое? Как? — схватился геолог. — Володя, пойдем отсюда немедленно!

— Минутку! — встал из-за стола Лихолетов. — Вы никуда не можете пойти без нашего разрешения.

Иван Иванович окаменел. Красные пятна проступили на его похудевшем лице с острыми скулами.

— Что это значит? Мы — пленники, что ли? На каком основании?

Инаба Куронума, не вставая с подушки, выпрямился и, чертя пальцем в воздухе иероглифы, медленно проговорил несколько предложений. Лихолетов, жмуря глаза, как кот, который предчувствует счастливую охоту, перевел:

— Господин Инаба Куронума просит геолога Дорошука не забывать, что здесь не пустыня, и не тайга, и не горные отроги… Господин Дорошук находится на японской территории. И в особенности господин Куронума рекомендует не забывать тех обстоятельств, что в Советском Союзе убеждены в гибели «Сибиряка» и всех, кто на нем был.

— И что?..

— И никто не знает, где теперь находится господин Дорошук, и никакой помощи ему ниоткуда ждать не приходится.

Иван Иванович глянул на сына. Володя стоял возле отца с пятнами румянца на щеках, в его зрачках горели сухие огоньки, нижняя губа была крепко прикушена.

— Слышишь, Володя?

Володя молча кивнул головой.

Дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошел уже знакомый геологу офицер Хирата. Он сказал несколько слов начальнику полицейского управления. Володя понял, что речь шла о каких-то отобранных вещах. Инаба Куронума что-то приказал, и Хирата, вытянув из кармана платок, складной нож и зеленый мяч, положил все перед начальником полиции. Это были вещи, отобранные во время обыска у Дорошука и Володи.

И здесь случилось что-то непонятное. Господин Инаба Куронума, как ошпаренный, сорвался с места. С ужасом глядя на мяч, он отчаянно замахал руками и быстро что-то приказал Хирате. Тот мигом схватил мяч и выбежал из комнаты.

Ни Дорошук, ни Володя ничего не поняли. Но штабс-капитан тоже был обеспокоен. Он отворил настежь окно и, повернувшись к Ивану Ивановича, резко спросил:

— Где вы его взяли?

— Вы говорите про…

— Я говорю о мяче!..

— А это помещение существенным образом отличается от гостиной любезного начальника полицейского управления, — сказал Иван Иванович, щупая серые каменные стены.

— Называй, отец, вещи своими именами. Просто — жандарм Куронума, — мрачно отозвался Володя.

Он сидел на сосновых досках, положенных на каменный пол.

— Не возражаю, но надо прибавить: жандарм, дедушка и папа которого похоронены в Токио рядом с родственниками медного короля… тьфу, я напутал! Рядом с самураями, князьями и графами. А впрочем, графского титула в императорской Японии, кажется, нет.

Минуту оба помолчали. Издалека, из-за стен, доносили глухие гудки маленького паровоза узкоколейки.

— Здесь у них — нефть, — промолвил со временем Иван Иванович. — Помню, как я в пустыне… Да-а, нефть… А чем ты огорчен, сын? Не удовлетворен нашей новой квартирой? Но зато ты побывал на завтраке у японского господина жандарма…

— Я думаю, отец. Здорово ты сказал: «Я никак не могу предложить господину Куронуми подданство моей страны… Я не имею на это полномочий…»

Иван Иванович долго щупал стены.

— Не расшатаешь, отец, — сказал Володя.

— Да нет, я же все-таки геолог. Интересуюсь. Хороший камень. Здесь где-то, наверное, у них каменные карьеры… Знаешь, я думаю, что у нас на родине действительно не знают, в чьих лапах мы оказались.

— Отец, это — страшно. Мы должны дать о себе знать.

— Милый мой, тут не позовешь. Я сам думаю об этом… И пока что не вижу выхода. Единственное — это положиться на самых себя. На свою стойкость…

Иван Иванович замолк и глубоко задумался. Задумался и Володя. Мыслями он полетел далеко к родному краю. На миг забылись тюрьма, начальник полиции, жандармы…

Прямо из гостиной господина Куронуми несколько полицаев повели геолога и его сына в тюрьму. Это было небольшое одноэтажное здание из камня, обнесенное высокой изгородью из толстых сосновых бревен.

…Иван Иванович вдруг глухо сказал:

— Володя, ну-ка, стань мне на плечо и посмотри, что там делается за решеткой. Надо же знать, что нас окружает.

Зарешеченное окошечко располагалось высоко, и Володе действительно пришлось влезть отцу на плечи.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил геолог.

— Ты, отец, так спрашиваешь, будто хочешь убежать отсюда. Но с твоей больной ногой никуда ты не… Я вижу Хирату с жандармом. У жандарма заступ…

— Ну? Заступ?

— Да. И сейчас… он копает яму…

В самом деле, на небольшой тюремный двор пришел офицер. Жандарм выкопал яму. Удивленный Володя видел, как Хирата собственноручно бросил в яму зеленый мяч. Жандарм начал забрасывать, а офицер, не жалея ни своих ботинок, ни желтых блестящих краг, ногами втаптывал землю. Потом оба ушли.

— Ни черта не понимаю! — развел руками Иван Иванович. — Почему они так испугались этого невинного мяча? Чума в нем, что ли? И тут… я припомнил эту загадочную смерть на «Сибиряке». В самом деле, все это похоже… на какую-то чуму.

Но к тому времени собственное положение, в конце концов, гораздо больше интересовало геолога и Володю, чем эта история с зеленым мячом. Оба скоро о нем забыли.

В каменном мешке быстро вечерело, хотя на улице еще, наверное, догорал день. Отец и сын легли на доски, что служили им кроватями. От досок пахло сосной, и к этому запаху присоединялся тяжелый запах плесени от стен и пола.

— Наши стражники, наверное, считают, что после завтрака у Куронуми нам не захочется есть. Нам не дали ни обеда, ни ужина.

— Подождите еще немного, отец. Может, принесут жареных рябчиков.

— … И ананасов с Формози, которые получил карафутский губернатор.