Олесь Донченко - Карафуто

— Подождите, я вас примирю, — сказал третий. — Пес действительно рвется, но это его личное дело. Возможно, он, вправду, недалеко чувствует беглеца. Но мы дальше не пойдем и завтра возвратимся назад. А пса я предлагаю сейчас же отвязать. Пускай бежит. Если он найдет преступника, то сумеет задержать его без нашей помощи.

— Но…

— И не беспокойся. Пес залает, если надо будет. И тогда мы поспешим ему на помощь.

Полицай отцепил от ошейника конец поводка, и дог бесшумно помчал в чащу, беря след.

Опасность становится безмерно страшнее, если появляется неожиданно.

«Конец! Меня поймали!» Юноша ждал, что сейчас услышит шаги и голоса людей, которые его схватят. Тем не менее прошло несколько секунд, показавшихся вечностью, а вокруг, как и раньше, была тишина и темнота, и только потихоньку рычал пес.

Юноша быстро пришел в себя, и тогда новая мысль пронизала его мысли:

«Да это же, наверное, Гохан!»

Боясь пошевелиться, Володя тихим и спокойным голосом позвал:

— Гохан! Ты не узнал? Это же я! Гохан!

Рычание прекратилось. Юноша осторожно встал на локоть. Гохан отступил, и в темноте Володе показалось, что пес даже завихлял хвостом.

«Итак, я не ошибся: это, в самом деле, Гохан!»

И, встав на ноги, Володя тихо, но строго приказал:

— Гохан, иди прочь! Иди прочь!

Пес постоял, потом повернулся и ушел, и уже издали под его лапой треснула сухая ветка.

Володя был убежден, что вслед за псом придут полицаи. Нельзя было оставаться здесь ни минуты.

Юноша снова тронулся в путь. Но он знал, что это чрезвычайно трудная вещь — идти через тайгу ночью. И вдобавок вокруг была страшная глушь, и совсем неизвестно, куда следовало идти. Что, если наткнешься прямо на полицейский отряд?

Володя сел на упавший ствол дерева и так просидел до рассвета.

Он едва не плакал от жалости к самому себе. Такой он был маленький среди нетронутой таежной глухомани. Но ни на миг не угасала в его сердце живая искра жгучего желания — все вынести, все преодолеть, возвратиться на родину и спасти отца.

И здесь появлялись такие воспоминания, такие родные и любимые лица, что сердце начинало неистово колотиться в груди, рваться наружу, словно оно было заперто в тесной железной клетке.

Три дня шел Володя сквозь тайгу. Мучил голод. По дороге он ел корешки, растения, ягоды. Потом посчастливилось палкой добыть дятла. Он показался самой вкусной едой в мире.

Иногда случались рябчики, но добыть их было невозможно. Володя сожалел, что, убегая, выбросил револьвер.

В конце третьего дня пути юноша пересек высокие сопки, покрытые густым лесом. И решил, что надо идти напрямик. До сих пор он шел просто на север. Не хотелось уклоняться от направления, обходить сопки. И вдобавок это забрало бы много дополнительного времени.

Всем существом Володя рвался на север. Ибо знал, что каждый шаг приближает его к пятидесятой параллели, за которой начинается советская земля. Он проклинал время, упущенное в японской лаборатории. Теперь бы уже он мог быть в родной стране.

Утром он начал подъем на сопку, а в полдень уже был на ее вершине.

Северной склон сопки, очень отвесный, порезанный оврагами, был оголен лесным пожаром. Печальное, неприятное чувство вызвали химерические груды угля, оставшегося от погибших деревьев. Обгорелые пеньки и стволы тоскливо чернели между буйной зеленью молодого леса, поднимавшегося над этими трупами таежных великанов.

С северной стороны сопки открывался величественный и дикий вид на тайгу, на далекие горы и равнины, на лесную речку, поблескивавшую серебром далеко внизу между деревьями.

Володя стоял, очарованный величественной красотой этой суровой нетронутой природы. Над необъятным океаном темно-зеленой хвои в воздухе носились две черных вороны. Их резкие крики «кррабб! кррабб!» долетали до Володи, как голос непроходимой тайги.

Из-под ноги сорвался камень и покатился вниз. Набирая разгон, он запрыгал, загудел, захватывая по дороге другие камни, и уже лавиной с шумом понесся отвесными склонами горы. Таежное эхо в разных концах повторило гул и грохот, и уже где-то далеко-далеко, на краю земли, замерло: тах, тах, тах…

Володя начал осторожно спускаться. Оказалось, что это намного сложнее и труднее, чем восходить на гору. Мелкие камешки то и дело срывались вниз, деревянные башмаки скользили. Уголь и пепел ссыпались от прикосновенья и запорашивали глаза.

Поскользнувшись, Володя упал. Он успел схватиться за молодую елку, но она сломалась, и он посунулся по крутому склону.

Вокруг еще скатывались мелкие камни, но Володя почувствовал, что оказался на твердой почве. Осторожно раскрыл засыпанные пылью глаза и осмотрелся. Он лежал на небольшой площадке между двумя молодыми соснами.

Тогда он подполз к краю площадки и посмотрел на склон. Далеко внизу, где начиналась долина, паслась кабарга. Кричала сойка, яркие дятлы перелетали со ствола на ствол.

И неожиданно, словно в природе случилась какое-то изменение, испуганно разлетелись дятлы, куда-то спряталась сойка, кабарга, подняв уши, тенью мелькнула в чащу.

Юноша начал искать то, что нарушило таежный покой, и сразу встретился лицом к лицу с острыми черными глазами, пристально следящими за ним из-за груды камней. Убедившись, что его убежище обнаружено, неизвестный появился на склоне сопки. Володя сразу увидел, что это не японец. Неизвестный был смуглявый мужчина с черной красивой бородой. Он очень похож был на обыкновенного русского колхозника. В руках он держал двустволку, возле пояса болтались несколько забитых рябчиков.

С минуту он стоял неподвижно, будто взвешивая, как ему поступить дальше, а потом медленно пошел склоном вверх.

«Это охотник, — подумал Володя. — Кажется, пока что мне не угрожает опасность».

Охотник поднялся на площадку и снова остановился.

— Кто ты? — спросил Володя.

— А ты кто? Уруси?

— Именно так, — кивнул Володя головой.

— Японцы ходили, японцы искали уруси, — тут же сказал, покачав головой, неизвестный.

Заметив, что Володя встревожился, он успокоил:

— Нет японцы. Далеко японцы…

Он махнул рукой в даль. Неожиданно Володя догадался:

— Ты — аинец?

— Айно, айно, — весело залопотал охотник.

Этот человек действительно принадлежал к немногочисленному народу, живущему на юге Сахалина.

На ломанном русском языке аинец рассказывал:

— Белку добыл — японец шкурку забрал. Медведя добыл — японцу дай. Много японов пришел и очень бил. Женщину японец забрал…

Долго рассказывал охотник и с каждой минутой только и слышалось: «японец бил», «японец забрал». В конце концов аинец спросил:

— Твой убегает японцы? Я знаю — твой убегает. Японцы поймает тебя, бух-бух, как рябчик.