Генри Хаггард - Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада

Когда Скауль вышел из хижины приготовить мне пищу, Садуко сразу перевел разговор на Мамину.

Он слышал, что я видел ее, и хотел знать, нахожу ли я ее красивой.

— Да, очень красива, — ответил я. — Это самая красивая зулуска, которую я когда-либо видел.

— И она умная, такая же умная, как белые женщины?

— Да, очень умная, гораздо умнее многих белых.

— И… какая она еще?

— Очень непостоянная. Она может меняться, как ветер, и быть то теплой, то холодной.

Он немного подумал, а затем сказал:

— Какое мне дело, что она холодна с другими, лишь бы она была теплая со мной.

— А она теплая с тобой, Садуко?

— Не совсем, Макумазан. — Опять молчание. — Мне кажется, она скорее похожа на ветер, дующий перед большой бурей.

— Да, это режущий ветер, Садуко, и когда он дует, мы знаем, что разразится буря.

— Я и полагаю, что буря разразится, инкузи. Ведь Мамина родилась в бурю. И буря сопутствует ей. Но что из этого? Мы выдержим ее вместе. Я люблю ее, и готов лучше умереть с ней, чем жить с другой женщиной.

— Вопрос в том, Садуко, захочет ли она лучше умереть с тобой, чем жить с другим мужчиной. Она тебе это сказала?

— Инкузи, мысли Мамины таятся во мраке. Ее мысль похожа на белого муравья, роющего подземный ход в иле. Мы видим подземный ход, показывающий, что она что-то думает, но мы не видим саму мысль. Только иногда, когда она полагает, что никто не видит или не слышит ее (я вспомнил о монологе молодой девушки, когда она думала, что я лежу без сознания), или когда ее застать врасплох, проглядывает из подземного хода подлинная ее мысль. Так случилось недавно, когда я умолял ее выйти за меня замуж. «Люблю ли я тебя? — задумалась она. — Точно я этого не знаю. Как я могу сказать? У нас нет обычая, чтобы девушка любила прежде, чем она выйдет замуж, иначе большинство замужеств превратилось бы в вопрос сердца, а не расчета, и тогда половина отцов в стране зулусов обеднели бы и не захотели воспитывать дочерей, которые им ничего не приносят. Ты храбр, красив, и я охотнее жила бы с тобой, чем с каким-нибудь другим мужчиной… то есть, если бы ты был богатым, а еще лучше могущественным. Стань сильным и могущественным, Садуко, и я полюблю тебя».

«Я этого достигну, Мамина, — ответил я. — Но ты должна подождать. Даже зулусское королевство не основано в один день. Сперва должен был явиться Чака».

«Ах! — воскликнула она, и глаза ее засверкали. — Чака! Вот это был человек! Стань таким, как Чака, и я полюблю тебя, Садуко, больше… больше, чем ты можешь себе представить… вот так», — и она обвила руками мою шею и поцеловала меня так, как никто еще не целовал. Ты знаешь, что среди наших девушек это не принято. Затем она со смехом оттолкнула меня и прибавила: «Что же до того, чтобы я тебя ждала, то спроси об этом моего отца. Разве я не его телка, предназначенная для продажи? И разве я могу ослушаться моего отца?» И она ушла и больше не хочет говорить об этом — белый муравей снова скрылся в подземный ход.

— А ты говорил с ее отцом?

— Да, я говорил с ним, но в неудачную минуту, когда он только что убил скот, чтобы поставить Панде щиты. Он ответил мне очень грубо. Он сказал: «Ты видишь этих мертвых животных, которых я должен был убить для короля, чтобы не впасть в немилость? Приведи мне в пять раз больше, и тогда мы поговорим о твоей женитьбе на моей дочери». Я ответил, что постараюсь сделать, что могу, после чего он смягчился, так как у Умбези вообще доброе сердце.

«Сын мой, — сказал он, — ты мне нравишься, а с тех пор, как ты спас моего друга Макумазана, ты мне нравишься еще больше. Но ты знаешь мои обстоятельства. Я беден, а Мамина — большая ценность. Немногие отцы вырастили такую девушку. Так вот, я должен извлечь из нее наибольшую выгоду. Я хочу такого зятя, на которого я могу опереться в старости, к кому я всегда могу обратиться в минуту нужды. Теперь я тебе все высказал. Вернись со скотом, и я выслушаю тебя, но знай, что я не связан ни с тобой, ни с кем-либо другим. Я возьму то, что пошлет мне судьба. Еще одно слово: не задерживайся слишком долго в этом краале, чтобы не говорили, что ты жених Мамины. Ступай, соверши дело, достойное мужчины, и возвращайся с добычей или совсем не возвращайся.»

— Что же, Садуко, это копье не без острия! — ответил я, — Как же ты решил поступить?

— Я решил, — сказал он, поднимаясь, — уйти отсюда и собрать тех, кто дружески расположен ко мне, потому что я сын своего отца и предводитель амангванов, вернее, тех, кто остался жив, хотя у меня нет ни крааля, ни скота. К тому времени, как на небе появится новая луна, я надеюсь вернуться сюда и найти тебя снова сильным и здоровым, и тогда мы отправимся, как я уже говорил тебе, в поход против Бангу с разрешения короля, который сказал, что я могу, если мне удастся забрать скот, оставить его себе за свои труды.

— Не знаю, Садуко. Я тебе никогда не обещал, что пойду войной против Бангу — с разрешения или без разрешения короля.

— Нет, ты мне никогда не обещал, но Зикали, мудрый карлик, сказал, что ты примешь участие, а разве Зикали лжет? Прощай, Макумазан. Я выступаю с рассветом и поручаю Мамину твоим заботам.

— Ты хочешь сказать, что поручаешь меня заботам Мамины, — начал я, но он уже выполз из хижины.

Нужно сказать, что Мамина очень заботилась обо мне. Не обращая внимания на злобу и ругань Старой Коровы, она сумела выпроводить ее, зная, что я ее ненавижу. Она сама делала мне перевязки и варила мне пищу, из-за чего несколько раз поссорилась со Скаулем, который не любил ее, так как она не дарила ему своих очаровательных улыбок. Когда я окреп, она очень много сидела со мною и разговаривала, потому что по общему согласию красавица Мамина была освобождена не только от полевых, но даже и от домашних работ, выпадающих на долю кафрских женщин. Ее предназначение — быть украшением крааля ее отца и, если можно так выразиться, его рекламой.

Мы обсуждали разные вопросы, начиная с религии вплоть до европейской политики: ее жажда знания казалась ненасытной. Но больше всего ее интересовало положение дел в стране зулусов, которое мне было хорошо известно как человеку, принимающему участие в ее истории и пользовавшемуся доверием в королевском доме, а также как белому, понимавшему планы буров и губернатора Наталя.

— Если старый король Панда умрет, — спрашивала она меня, — который из его сыновей будет его преемником — Умбелази или Сетсвайо? А если он не умрет, кого из них назначит своим наследником?

Я ответил, что я не пророк, и ей лучше спросить об этом Зикали-мудреца.

— Это очень хорошая мысль, — сказала она, — но мне не с кем пойти к нему, отец не позволит мне ходить с Садуко. — Затем она захлопала в ладоши и прибавила: — О Макумазан, сведи меня к нему! Мой отец доверяет тебе.