Генри Хаггард - Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада

— Зачем мне убивать того, к кому я дружески относился в прошлом? И зачем ты говоришь такие неприятные вещи о смерти, о Зикали? В последнее время мы только о смерти и говорим! — Он вздохнул и прибавил: — Пожалуйста, скажи нам, что это за снадобье? Если не хочешь, то я пошлю за другим ниангой.

— Почему бы и не сказать, если ты спрашиваешь мягко и без угроз? Смотри, — и Зикали взял несколько сморщенных корешков, — это корни одной ядовитой травы, которая цветет по ночам на вершинах гор. Тому быку, который съест ее, смерть. Эти корни сварили в желчи и крови. Смерть приходит в хижину, если их с заклинаниями спрятать в ней. А это кость грудного ребенка, которого ненавидели, а потому бросили в лесу. Такая кость приносит несчастье грудным детям. А эта еще и наполнена заколдованным порошком. Смотри! — и, вытащив из кости деревянную втулку, он высыпал из нее какой-то серый порошок. — Это, — объяснил он, — зуб ядовитой змеи. После нужных заклинаний женщины используют его, чтобы отвратить сердце мужчины от другой женщины и привлечь его к себе. Я все сказал.

И он повернулся, чтобы уйти.

— Стой! — остановил его король. — Кто положил это гнусное зелье в хижину Нэнди?

— Как могу я сказать это, о король, не сделав нужных приготовлений и не «испытав» преступника? Ты слышал рассказ этой женщины Наханы. Хочешь — верь ей, не хочешь — не верь. Как подскажет тебе сердце.

— Если твой рассказ правдив, о Зикали, то зачем же ты обвинил в убийстве ребенка Мазапо, а не Мамину?

— Ты ошибаешься, о король. Я; Зикали, указал на семью Мазапо. Я никогда не говорил, что именно Мазапо дал яд. Это уже решили вы — ты и твой совет, о король. Нет, я знал отлично, что еще что-то скрывается за всем этим, и если бы ты вознаградил меня и попросил продолжать гадание, несомненно, я нашел бы это снадобье, спрятанное в хижине, и узнал бы, возможно, кто его спрятал. Но я очень стар и устал тогда. Да и не все ли мне равно, казнил ты Мазапо или отпустил его?

Тем более, что Мазапо был твоим тайным врагом и заслужил смерть — если не за это дело, то за другие.

Я внимательно наблюдал за Маминой. Она слушала это убийственное для нее свидетельское показание с легкой улыбкой на лице, не делая попыток прервать или опровергнуть его. Но я заметил, что когда Зикали рассматривал снадобье, глаза ее искали взгляд Садуко. Садуко же молча сидел на своем месте и, казалось, не проявлял ни малейшего интереса ко всему этому делу. Он избегал ее взгляда и отвернулся, но все же глаза их встретились, и она не спускала больше с него своих. Я думаю, сердце его быстро забилось, так как грудь начала вздыматься, на лице же появилось выражение мечтательного довольства, даже счастья. С этого момента и до конца сцены Садуко не отрывал глаз от этой странной женщины, но кроме меня и Зикали, я думаю, никто не заметил этого любопытного обстоятельства.

Король заговорил.

— Мамина, — сказал он, — ты слышала? Можешь ли ты что-либо возразить против этого? Нет? Значит, ты признаешь себя виновной и должна умереть.

— Одно только слово, о король, — спокойно попросила она. — Нахана говорит правду! Я действительно заходила в хижину Нэнди и положила туда снадобье.

— Значит, ты сама себе вынесла приговор, — сказал Панда.

— Не совсем, о король. Я сказала, что положила снадобье в хижину. Но я не сказала и не скажу, как и зачем я его положила. Пусть Садуко расскажет. Садуко был моим мужем, он, должно, ненавидит меня за то, что я бросила его ради Умбелази. Что мой бывший муж скажет, тому и быть. Если он заявит, что я виновна, то я готова ответить за свое преступление. Но если он скажет, что я невиновна, тогда, о король и о Сетевайо, я без боязни отдаюсь вашему правосудию. Теперь говори, Садуко! Говори всю правду, какая бы она ни была. Такова воля короля!

— Такова моя воля! — подтвердил Панда.

— И моя тоже! — прибавил Сетевайо, сильно, по-видимому, заинтересованный этим делом.

Садуко поднялся со своего места. Тот же Садуко, которого я всегда знал, однако совершенно другой. Жизнь, казалось, покинула его. Никто не узнал бы в нем гордого, самонадеянного красавца. Это была только тень прежнего Садуко. Тусклые, мутные глаза его неподвижно погрузились в прекрасные глаза Мамины. Нерешительно, медленно начал он свой рассказ.

— Это верно, — сказал он, — что Мамина насыпала яду на циновку моего ребенка. Это верно, что она положила дьявольское снадобье в хижину Нэнди. Но она не знала, что делает, слепо повинуясь мне. Вот как было дело! С самого начала, всегда я любил Мамину, как никогда не любил другой женщины. Но я отправился с Макумазаном в поход против Бангу. Умбези, отец Мамины, принудил ее выйти замуж за Мазапо. А мне, о король, ты дал в жены Нэнди. Но Мамина и я встретились снова и полюбили друг друга еще больше, чем прежде. Мамина, честная женщина, оттолкнула меня и сказала: «Я не люблю своего мужа, но буду ему верна». Тогда, о король, я решил отделаться от Мазапо, чтобы жениться на Мамине. Вот что я придумал: отравить моего сына и Нэнди и устроить все так, чтобы Мазапо казнили, как колдуна, а я мог бы жениться на Мамине.

Все ахнули при этом поразительном показании. Самый хитрый и самый жестокий из этих дикарей не мог бы придумать такой гнусности. Даже карлик Зикали поднял голову и вытаращил глаза. Нэнди вышла из своего обычного спокойствия и вскочила, как бы желая что-то сказать, но, взглянув сперва на Садуко, а потом на Мамину, снова села и ждала. Садуко же продолжал тем же безразличным, размеренным голосом.

— Я дал Мамине порошок, который купил у одного знаменитого знахаря. Он жил по ту сторону Тугелы, но теперь уже умер. Я сказал Мамине, что это порошок от насекомых, которых было много в хижине и которых хотела уничтожить Нэнди, и я научил Мамину, где нужно посыпать его. Кроме того, я дал ей мешочек со снадобьем, приказав сунуть в солому у дверей хижины. Это для того, сказал я Мамине, чтобы пришло счастье в мой дом. Мамина сделала по моей просьбе все, не зная, что порошок — яд, а снадобье заколдовано. Мой сын умер, как я хотел. Я и сам захворал потому, что нечаянно дотронулся до порошка. Потом я зашил мешочек с ядом в плащ Мазапо, чтобы обмануть Зикали. Мазапо объявили колдуном и казнили по твоему приказу, о король, а Мамину отдали мне в жены. Но, как я уже говорил, она мне надоела. Чтобы угодить Умбелази, я приказал ей отдаться ему, и Мамина это сделала из любви ко мне. Ты видишь, о король, она невиновна!

Садуко, как автомат, сел на землю, все еще не спуская своих тусклых глаз с лица Мамины.

— Ты слышал, о король? — сказала Мамина. — Теперь произнеси свой приговор и знай: я готова умереть ради Садуко, если на то твоя воля.

Панда вскочил в страшном бешенстве.

— Уберите его! — крикнул он, указывая на Садуко. — Уберите этого пса, который съел свое собственное дитя и недостоин жить.