Генри Хаггард - Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада

— Однажды своими чарами, о которых вы здесь так много говорили, я одержала победу над его сердцем, но опять по доброте душевной отпустила его. Да, я отпустила редкую рыбу, которая уже попалась в мои сети, он мне дал обещание — небольшое, но я думаю, что теперь, когда мы с ним расстаемся навсегда, он выполнит его. Макумазан, обещал ли ты мне поцеловать меня еще раз в губы, когда бы и где бы я тебя не попросила об этом?

— Обещал, — глухим голосом ответил я, чувствуя на себе ее притягивающий взгляд.

— Подойди же ко мне, Макумазан, и поцелуй меня на прощанье. Король позволит это, а мужа у меня теперь нет.

Я встал. Я не мог поступить иначе. Я подошел к ней, к этой женщине, которая вела игру «по-крупному» и проиграла, но и проиграв, осталась с высоко поднятой головой.

Медленно подняла она свои гибкие руки и обвила ими мою шею, медленно приблизила свои алые губы к моим и поцеловала меня в губы и в лоб. Но между этими двумя поцелуями она сделала очень быстрое движение. Что она сделала? Мне показалось, что она левой рукой провела по своим губам и сделала движение горлом, будто проглотила что-то. Затем она оттолкнула меня от себя и проговорила:

— Прощай, Макумазан, ты никогда не забудешь моего прощального поцелуя. Прощай, Зикали. Надеюсь, что все твои дела увенчаются успехом. Ты ненавидишь тех, кого и я ненавижу, хоть я не питаю к тебе злобы за то; что ты открыл правду. Прощай, о Сетевайо. Ты никогда не станешь тем, кем был твой брат, и злая участь ожидает тебя… Прощай, Садуко, глупец, погубивший свое благополучие ради женских глаз. Всепрощающая Нэнди будет ухаживать за тобой до твоей смерти. Но что это? Умбелази наклонился над твоим плечом, Садуко, и смотрит на меня так странно… Прощай, Панда, тень короля… Теперь выпусти на меня твоих палачей. Выпусти их скорей, иначе они опоздают.

Панда поднял руку, и палачи бросились вперед, но действительно не успели. Мамина вздрогнула всем телом, широко раскинула руки и упала навзничь… Яд, который она приняла, подействовал безошибочно и быстро.

Так умерла Мамина, Дитя бури. Воцарилась глубокая тишина… Тишина, полная благоговейного ужаса. Но внезапно ее прервал взрыв жуткого, страшного смеха. Это смеялся карлик Зикали, «Тот, кому не следовало бы родиться».

В тот же день король разрешил мне покинуть землю Зулу, я был счастлив, прощаясь с зулусами.

Перед закатом солнца, собираясь в путь, я увидел странную фигуру, ковыляющую по склону холма ко мне и поддерживаемую двумя дюжими молодцами. Это был Зикали.

Он молча прошел мимо меня, но дал понять, чтобы я следовал за ним. Он дошел до плоского камня, за сто метров от моего лагеря, где не было ни одного куста, в котором можно было бы спрятаться. Я сел на другой камень перед ним. И мы остались одни.

— Так ты уезжаешь, Макумазан? — спросил он.

— Да, уезжаю, — ответил я. — Будь на то моя воля, я уехал бы давно.

— Да, да, я знаю, но было бы жаль, не правда ли? Если бы ты уехал, Макумазан, ты не увидел бы конца этой странной истории. Ты ведь любишь изучать людей. Ты не узнал бы многого, если бы уехал.

— И не был бы таким печальным! О Зикали! Эта женщина умерла!

— Я понимаю, Макумазан. Ты всегда любил ее, но самолюбие белого человека не допустило, чтобы черные пальцы дергали нити его сердца. Она была изумительная волшебница, эта Мамина. Утешься — она дергала нити не только твоего сердца, но и многих. Мазапо, например, Садуко, Умбелази… И даже моего сердца.

— Если твоя любовь проявляется так, как сегодня к Мамине, то молю небо, чтобы ты никогда не питал любви ко мне.

Он ответил, с сожалением покачав головой.

— Разве не приходилось тебе любить ягненка, а потом заколоть его, когда ты был голоден? Прелестный ягненочек превращается в большого барана и хочет забодать тебя. Я, как голодный, жду гибели дома Сензангакона, а ягненок-Мамина стала слишком большой и едва не провалила меня сегодня. Кроме того, она старалась загнать мою овцу, Садуко, в такую яму, откуда он никогда не мог бы выбраться. Моя душа не хотела этого, вот я и вынужден был рассказать о ней всю правду.

— Она умерла, — сказал я, — к чему теперь говорить о ней?

— Ах, Макумазан, она умерла, но дела ее рук остались. Суди сам. Умбелази, большинство предводителей и тысячи зулусов, которых я, потомок Дуандуи, ненавижу, умерли. Это дело рук Мамины. Панда обессилен от горя, глаза его ослепли от слез. Это тоже Мамина. Сетевайо взойдет на престол и доведет до гибели дом Сензангакона. Опять Мамина. О, это великие дела! Поистине, она прожила великую и достойную жизнь и умерла великой и достойной смертью. И как ловко она это проделала! Успел ты заметить, как она между поцелуями приняла яд, который я ей дал, — хороший яд, не правда ли?

— Все это дело твоих рук, а не ее! — вырвалось у меня. — Ты дергал нити, ты был тем ветром, который нагибал траву, пока огонь не охватил ее и не загорелся город — город твоих врагов.

— Как ты однако прозорлив, Макумазан. Да, да, я знаю, как дергать веревки, чтобы захлопнулась западня, я знаю, как нагибать траву, чтобы огонь охватил ее, и как раздувать пламя, чтобы в нем погиб род королей. Правда, западня захлопнулась бы и без меня, но она поймала бы в свои сети не тех крыс; и трава загорелась бы, даже если б не дул на нее я, но огонь сжег бы не то, что нужно. Я не создавал эти силы, Макумазан, я только направил их, куда следует, чтобы достигнуть своей цели — падения дома Сензангакона.

— Но я не понимаю, зачем ты утруждал себя, чтобы прийти ко мне? — спросил я.

— О, я хотел попрощаться с тобой, Макумазан. И рассказать тебе, что Панда, вернее, Сетевайо, по просьбе Нэнди пощадил жизнь Садуко, но изгнал его из страны, позволив ему взять с собой скот и всех людей, согласных пойти с ним в изгнание. Сетевайо говорит, что это сделано по просьбе Нэнди, моей и твоей, но на самом деле Сетевайо считает благоразумным разрешить Садуко умереть самому после всего, что произошло.

— Ты считаешь, он лишит себя жизни?

— Нет, нет. Я хочу сказать, что его собственный дух убьет его понемногу. Видишь, Макумазан, ему и теперь уже кажется, что дух Умбелази преследует его.

— Другими словами, он сошел с ума, Зикали.

— Да, да. Называй его сумасшедшим, если хочешь. Сумасшедшие живут всегда с духами, вернее, духи вселяются в сумасшедших. Ты понимаешь?

— Понимаю, — ответил я.

— Но смотри, солнце уже село. Тебе следует уже быть в пути, если ты к утру хочешь уехать далеко от Нодвенгу. Вот небольшой подарок для тебя моей собственной работы. Разверни этот пакет, когда снова взойдет солнце. Это будет напоминать тебе о Мамине, о женщине с пламенным сердцем. Прощай, Макумазан! О, если бы ты сбежал с Маминой! Все могло бы сложиться иначе!