Генри Хаггард - Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада

Удивление отразилось на его измученном лице. Он раскинул руки и простонал слабеющим голосом:

— Все… Все было напрасно… О Мамина! Ма-ми-на! Мамина! — и он замертво упал на циновку.

— Садуко ушел от нас, — сказала Нэнди, натягивая одеяло на его лицо. — Но мне интересно знать, — добавила она с легким истеричным смехом, — кого могла полюбить Мамина?.. Бессердечная Мамина…

Я ничего не ответил. Может, потому, что услышал странный звук где-то наверху, над хижиной. Что он напоминал мне? Ах, да. Смех Зикали, «Того, кому не следовало бы родиться».

Несомненно, что это была лишь какая-то ночная птица. Или, быть может, это смеялась гиена. Гиена, почуявшая покойника…

Несколько лет тому назад, за год до зулусской войны, один европеец путешествовал по Наталю. Имя его мы не называем, так как оно не играет никакой роли в этой истории.

Путник вез с собою в Преторию два фургона с товаром. Из-за холодной погоды травы было очень мало, что затрудняло прокорм волов и усложняло путешествие. Европейца соблазняла, однако, высокая стоимость его транспорта в это время года, которая могла бы вознаградить его за возможную потерю скота. Он храбро продвигался вперед. Все шло хорошо до маленького города Тангера на берегах реки Дугузы, где находился крааль Чаки, первого царя зулусов, приходящегося дядей Сегивайо.

В первую же ночь после отбытия европейца из Тангера погода значительно испортилась, густые серые облака заволокли небо и скрыли звезды. «Если бы я находился не в Натале, то сказал бы, что надвигается снежная буря, — подумал он про себя. — Я часто видел такое небо в Шотландии, оно всегда предвещало снег!»

Но в Натале уже много лет не было снега. Эта мысль отчасти успокоила его. Европеец выкурил трубку и лег спать под навесом одной из повозок. Среди ночи его разбудило ощущение сильного холода и слабое мычание волов, привязанных к повозкам. Он высунул голову из-под навеса и осмотрелся. Земля была покрыта густым слоем снега, в воздухе носились бесчисленные снежинки, разгоняемые холодным резким ветром. Путешественник вскочил, поспешно натягивая на себя теплую одежду, и стал будить кафров, спавших под прикрытием повозок. Не без труда удалось вывести их из оцепенения.

Кафры вылезли из-под повозок, дрожа от холода, закутанные в меховые одеяла.

— Живо, ребята! — обратился он к ним на зулусском наречии. — Живо! Что, вы хотите, чтобы скот замерз от снега и ледяного ветра? Отвяжите волов и загоните их между повозками, они хотя немного защитят их!

Он зажег фонарь и соскочил с повозки в снег.

С большим трудом удалось наконец кафрам отвязать волов, закоченевшие пальцы плохо повиновались им.

Повозки выстроили в ряд, в пространство между ними загнали всех тридцать шесть волов и привязали веревками, накрест протянутыми между колесами. Покончив с этим делом, европеец снова забрался в свою холодную постель, а дрожавшие от холода туземцы, подкрепившись ужином, расположились во второй повозке, натянув на себя парусину от походной палатки. На некоторое время водворилась тишина. Изредка лишь беспокойно мычали столпившиеся быки.

«Если снег не перестанет, я потеряю свой скот: он не вынесет этого холода», — вздохнул про себя европеец.

Не успел он подумать об этом, как послышался треск порванных веревок и громкий топот копыт. Европеец снова выглянул из повозки. Волы, сбившись в кучу, бросились бежать и скоро исчезли в темноте ночи, ища защиты от холода и снега. Делать было нечего, осталось лишь терпеливо ждать рассвета. Наступившее утро осветило местность, густо засыпанную снегом. Предпринятые поиски не привели ни к чему. Волы убежали, и следы их быстро занесло свежим снегом. Европеец спросил у кафров, что теперь делать. Один советовал одно, другой — другое, но все согласились с тем, что надо дождаться, пока снег растает, прежде чем что-либо предпринимать.

— Пока мы сами не замерзнем, дураки вы этакие! — возразил угрюмо европеец. Он был сильно не в духе, что, впрочем, вполне естественно. Европеец терял по меньшей мере четыреста фунтов стерлингов на одних пропавших волах.

Но тут один из слуг выступил вперед — до этой минуты он упорно молчал, это был погонщик первой повозки.

— Отец мой, — обратился он к европейцу, — вот что я скажу. Волы пропали, и след их замело снегом. Никто не знает, куда они побежали, живы ли они. Но там внизу, в краале, — он указал рукой на несколько шалашей на склоне холма, — приблизительно в двух милях расстояния живет колдун по имени Цвите. Он стар, очень стар, но все знает, и если кто может сказать вам, отец мой, где находятся пропавшие волы, то это он!

— Что за глупости! — ответил ему европеец. — Но в краале будет не холоднее, чем в этой повозке. Пойдем туда и спросим, пожалуй, Цвите. Принеси-ка бутылку джина и немного нюхательного табаку для подарка!

Час спустя европеец уже входил в шалаш Цвите. Это был очень старый худой человек, кожа да кости, слепой на оба глаза, с мертвенно бледной и сморщенной левой рукой.

— Что ты хочешь от старого Цвите, белый человек? — спросил старик тонким голосом. — Ведь ты не веришь мне? Не веришь в мои знания? Ты нехорошо поступаешь, обращаясь ко мне. Зачем же мне помогать тебе? Но все же я исполню твое желание, хотя оно и противоречит нашим законам. Я хочу доказать тебе, что не все ложь у нас, зулусских колдунов, и помогу тебе. Ты хочешь знать, отец мой, куда сбежали от холода твои волы? Не так ли?

— Совершенно верно! — ответил европеец. — У вас длинные уши!

— Да, отец мой. У меня длинные уши, хотя я стал глохнуть. У меня и глаза зоркие, хотя я и не вижу твоего лица. Дай же мне послушать! Дай посмотреть!

Старик замолчал на несколько минут, мирно раскачиваясь взад и вперед. Наконец он заговорил:

— У тебя ферма там, внизу, около Пинь-Тауна, не так ли? Ага! Я так и думал. А на расстоянии часа езды от твоей фермы живет бур. У него только четыре пальца на правой руке. На ферме этого бура есть роща, и в ней растет мимоза. В этой самой роще ты найдешь своих волов — да, да, на расстоянии пяти дней пути отсюда ты найдешь своих волов. Кроме трех: большого черного африканского вола, маленького рыжего зулусского и однорогого пестрого. Этих ты не найдешь, они погибли в снегу. Пошли людей, чтобы найти остальных. Нет, нет! Я не прошу награды! Я не делаю чудеса за плату: к чему мне? Я и так богат!

Европеец посмеялся, но все же послал людей в указанное место. И что же? На одиннадцатый день посланные вернулись и пригнали всех волов, за исключением трех. После этого европеец больше не смеялся. Эти одиннадцать дней он провел в одном из шалашей крааля старого Цвите. Ежедневно он приходил и беседовал с ним. Часто такие беседы продолжались далеко за полночь. На третий день он спросил Цвите, почему его левая рука такая белая и сморщенная и кто такие Умелопогас и Нада, о которых он мельком упомянул несколько раз. Тогда старик рассказал ему интересную историю. День за днем старик рассказывал. История эта не вся записана в этой книге, некоторые части ее забыты, другие выпущены. Автор не мог также передать всей выразительности зулусского наречия, создать точного образа рассказчика, который не просто рассказывал свою историю, но подкреплял ее действиями. Говоря о смерти воина, он ударял палкой, показывая при этом, куда попал удар и как упал сраженный. Излагая грустные факты, он стонал и даже плакал. За каждое из действующих лиц он говорил разными голосами.