Антон Кротков - Проект: Клон Гитлера

Потом начались ещё более жуткие опыты с «забрасыванием» живых людей на сумасшедшие высоты, имитируя их в барокамере. Часто финалом этих экспериментов становился взрыв находящегося внутри человека. На Софью эти чудовищные эксперименты, часто проводимые на её бывших соотечественниках, производили самое гнетущее впечатление. Порой ей хотелось покончить с собой, лишь бы не участвовать в этих людоедских опытах. В какой-то момент её новый руководитель это почувствовал. Однажды между ним и Софьей состоялся следующий разговор:

— Вы считаете себя физиологом, — с беззлобной укоризной говорил ей шеф, — но ваш научный опыт ограничен. Я же, можно сказать, единственный, кто по-настоящему знает физиологию человека, так как имею мужество ставить эксперименты на людях, а не на мышах.

— Да, но эти несчастные простые солдаты и заслужили более гуманного отношения к себе! — не сдержала порыва накопившегося негодования женщина.

— Чушь! Они наши враги! И я скорее удавлю в барокамере сотню Иванов, уж извините меня за подобную откровенность, мадам, чем допущу гибель одного немецкого лётчика при разгерметизации кабины высотного истребителя…. Впрочем, я понимаю… в вас говорит голос крови — став более снисходительным, помягчел лицом и голосом Вернике. — А знаете что, наши вожди по-прежнему очень озабочены проблемой персональной вечной жизни, и я просто обязан поддерживать видимость работы в этом направлении. Поэтому давайте я повешу всю работу по этой теме на вас. Конечно, формально руководить лабораторией по-прежнему будет Гопнер. Он член партии, и вообще пользуется доверием начальства, но, откровенно говоря, он плохой учёный и мало что понимает в мумификации и прочей, пардон, белиберде, связанной с вечной жизнью. Так что, весь воз работы отныне будет на ваших хрупких плечах.

Странно устроена женская душа. Страшась одиночества, она многое готова простить мужчине за готовность взять её в свои подруги. Но стоит только появиться достойной альтернативе вчерашнему компромиссу, и вот уже некогда милые недостатки прежнего партнёра, раздуваются до размеров физических и моральных уродств. Ещё недавно Софья научила себя не замечать острого некрасивого носа Майэра, его тщедушной фигуры, но теперь, когда рядом был безупречный красавец Вернике, она частенько ловила себя на непочтительных воспоминаниях о покойнике. Так было проще раз и навсегда избавиться от гнетущих воспоминаний и попробовать ещё раз начать строить жизнь с чистого листа. Более того, вскоре Софья нашла, как ей казалось железный довод в оправдание той чудовищной работы, которой руководил в Аушвице её новый покровитель: «Он не просто учёный, он прежде всего солдат и патриот, и конечно же не получает удовольствия от мучений всех этих несчастных пленных. Но Гюнтер вынужден выполнять приказ и старается делать это честно». В конце концов она научилась смотреть на мир его глазами.

Вернике был вдовцом. После смерти жены от третьих родов в его доме из женщин жила только экономка. Два его взрослых сына находились в армии. Отцу, благодаря его связям в Берлине удалось устроить мальчиков на безопасные штабные должности. Одним словом, он был престижен, обеспечен и свободен, а значит, являлся идеальным кандидатом на место нового научного покровителя и любовника.

Впрочем, Софья не собиралась его завоёвывать. Она с юности привыкла, что мужчины сами проходят большую часть дистанции во взаимоотношениях с нею. Но Вернике не сразу обратил на неё внимание, как на привлекательную женщину. Возможно, всё дело было в работе, которой он отдавался полностью. Всё между ними началось с пустяка, а точнее со сломанного каблучка её туфельки. В тот вечер Софья допоздна задержалась в лагерном морге, готовя препараты для новой серии экспериментов. Уже в сумерках, заперев лабораторный коттедж на ключ, Шорт устало направилась к выходу из городка СС. По дороге она пыталась подбодрить себя мыслями о свежей ветчине и ароматно пахнущей булке, которые позволит себе сегодня за целый день безвылазной работы в лаборатории. Ветчину она непременно купит в лавке всегда приветливого герра Домбаххера, а хлеб у Блюмберга. Она тут же пустилась в приятные размышления о том, выбрать ли ей большой мягкий рогалик с маком или французский круасан, чтобы получить максимум наслаждения от сочетания с отменной ветчиной. В булочной на соседней улочке по будням обычно выпекали около полусотни сортов хлеба и кондитерских изделий, а в праздники и выходные почти в два раза больше. Сегодня можно было выбрать булку из отборного украинского зерна с изюмом с добавлением сухого молока, молочной сыворотки и творога от чего булка приобретала сливочный привкус. Или всё же лучше купить злаковый хлеб, испечённый по старинному местному рецепту из разных видов муки особого помола, отчего он не только таял во рту, но был очень полезен для здоровья?

Замечтавшись, Софья не сразу обратила внимание на двух тощих мужчин в полосатых одеждах. При её приближении они торопливо сдёрнули с бритых наголо голов шапки. Вообще-то персоналу на них и не полагалось обращать внимание, ибо за людей здесь заключённых никто не держал. Но Софья всегда старалась по возможности подбодрить взглядом или даже едва заметно улыбнуться этим несчастным, особенно если на их робе была нашивка с большими буквами «SU» (Soviet Union — Советский Союз). Но этих двоих она просто не заметила, думая о своём. Но через несколько шагов что-то заставило женщину остановиться и резко обернуться. Никогда она не видела столько ненависти по отношению к себе. Их запавшие в тёмные глазницы горящие глаза просто физически обожгли её. Заключённые ушли, а она продолжала стоять, смотреть им вслед и беззвучно плакать.

Тогда она впервые поняла, что если Германия проиграет войну, ей тоже пощады не будет. Эта почти мгновенное, обжигающее соприкосновение с миром длинных бараков фабрики смерти, в сторону которых она старалась даже не смотреть, перевернуло ей сознание. Только теперь она по-настоящему поняла, кто она здесь, ведь до сих пор, привыкнув к запаху горелой человечины и чёрному дыму из высокой трубы крематория, она не без успеха убеждала себя, что работа здесь ничем не отличается от её службы в Институте Бухе. Но эти двое рабов с мётлами в руках смотрели на неё, как на ненавистную им госпожу, чья размеренная благополучная жизнь оплачена регулярно удобряющим окрестные поля пеплом миллионов уничтоженных узников.

Теперь Софья не шла к выходу из лагеря, а бежала, стремясь поскорей оказаться в тихом уютном квартале старого Мюнхена, где встречные прохожие улыбаются ей, словно старой знакомой и участливо интересуются: «Как ваши дела фройлян Шорт? Вы, конечно, уже посетили выставку местного клуба кошек? Как вам великолепный ангорский кот нашего парикмахера?…».