Лазарь Лагин - Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова)

— Она говорить, — снова пояснил переводчик, — она дает сказал переводчик, — Она сказать, они его не убивать. Они его находить мертвец уже шесть лун обратно.

Лица белых при этих словах наполнились такой яростью, что индианка, почти теряя сознание от страха, снова бросилась в ноги Пентикосту.

— Она говорить, они достать золото из этот красивый ящик, — клятву — они его находить мертвец. Она просит не убивать ее племя. Они нет виноваты. Они его только закопать, а золото они взять.

Трудно понять, как истощенный болезнью Пентикост вынес страшный удар, но он его вынес.

У Пентикоста была очень цепкая память авантюриста, он сразу опознал этот голубенький сундучок, окованный для прочности самодельными железными угольниками, и, конечно, никак уж не мог забыть, что его владелец захватил с собою с корабля свою долю испанских трофеев в виде полновесных золотых дублонов. Покуда люди Пентикоста, поспорив между собой о том, кому из их друзей мог принадлежать этот сундучок, принялись дальше разрывать яму, Пентикоста уже стал подтачивать червячок сомнения. Когда на поверхность вытащили тело сбежавшего матроса, у Пентикоста еще теплилась слабая надежда. Он приказал рыть дальше. Но сколько ни рыли, больше ничего не обнаружили. Не стоило труда убедиться, что беглец умер не насильственной смертью, а от какой-то изнурительной болезни. Это был скелет, туго обтянутый почерневшей кожей.

Теперь Пентикосту стало ясно, почему мужчины той несчастной деревни предпочли смерть прямому ответу на его вопрос. Они боялись, что их заподозрят в убийстве беглого матроса и в наказание за преступление, которого они не совершали, уничтожат все население деревни. И они поэтому решили ценой собственной жизни спасти хотя бы женщин и детей.

Между тем молодая индианка, полная самых мрачных опасений, продолжала ползать у ног Пентикоста, повторяя, что они не виноваты, что они не убивали этого бедного белого.

Она хватала Пентикоста за ноги, целовала его сапоги, порыжевшие от времени и непогод, а он сидел на борту полусгнившего челнока и с непонятным для него самого спокойствием думал о том, что вот, кажется, и все. Двадцать с лишним лет жизни затрачены впустую. Впервые за этот очень долгий срок он усомнился в словах бродячего солдата Ораса, хотя тот клятвенно уверял его, что собственными глазами видел золотой город Маноа и страну Эльдорадо и что находятся они в Южной Америке, сразу за Гвианой.

Чтобы окончательно удостовериться в правильности своих печальных выводов, он приказал вытащить золотые, украшения из ушей индианки. Молодая женщина решила, что сейчас ее будут убивать. Она стала бешено сопротивляться. Она вырывалась из рук, кусалась, царапалась, билась головой в животы солдат с силой, которую ей придавало отчаяние. Чтоб не терять зря времени, ее убили. Только тогда удалось выдернуть из ее ушей и ноздрей причудливо изогнутые золотые трубочки. Пентикост каждую из них прикинул на ладони: они были приблизительно одинакового веса. Он приказал разогнуть их и на внутренней стороне каждой из них увидел расплющенную ударами каменного топора и казавшуюся от этого еще более ехидной иезуитскую физиономию Филиппа Второго.

Значит, действительно все было кончено. Стоило потратить, столько времени, здоровья и жизней, чтобы в конечном счете на пороге старости обнаружить в ушах и ноздрях сотни индейцев несколько сотен украденных у тебя же испанских дублонов, варварски искореженных деревенским ювелиром.

Теперь уже было подлинным безумием продолжать поиски Эльдорадо. На исходе были продовольствие, медикаменты, одежда, здоровье и терпенье участников экспедиции. А главное, у Пентикоста, а следовательно, и у его людей, не осталось веры в реальность цели, к которой они столько лет стремились.

Но еще большим безумием было возвращаться в Англию, не повергнув к стопам короля давно обещанную страну Эльдорадо. Пентикост был не первым из путешественников-неудачников, и он знал, что и его и его спутников ждет в лучшем случае нищета, а в худшем тюрьма и даже виселица. Между тем в их распоряжении был хорошо оснащенный корабль и на нем достаточное количество дублонов и драгоценностей, чтобы в любом месте земного шара, кроме Англии и Испании, начать новую жизнь.

Все эти мысли промелькнули в голове Пентикоста, пока еще не успел остынуть труп молодой индианки. Пентикост принимал решения быстро и никогда их не перерешал.

— Джентльмены! — обратился он к своим спутникам, мрачно ожидавшим, что скажет их обанкротившийся предводитель. — Джентльмены, я слишком уважаю вас и вы слишком мне дороги, чтобы я позволил себе утаивать от вас правду, пусть даже и самую горькую…

Утром следующего дня они в последний раз спустились на галеасе вниз по реке, пересели на «Апостол», с ближайшим приливом убрали якоря и легли курсом на североамериканские колонии. Люди Пентикоста так измучились за тридцать месяцев бесплодных, изнурительных поисков Эльдорадо, что не было среди них человека, который не радовался бы, что они наконец кончились. Что же касается самого Пентикоста, то ему просто неинтересно, да и некогда было заниматься воспоминаниями. Теперь им владели другие замыслы, если и не такие головокружительные, как поиски Эльдорадо, то во. всяком случае обещавшие вполне реальные и очень крупные доходы. И уточнение этих замыслов отняло у него все время, пока в конце сентября тысяча шестьсот двадцать первого года, сырым, туманным утром их корабль не встал на якорь у невысокого берега земли, которая вскоре была названа по имени Джошуа Пентикоста Джошуалендом. Она раскинулась цветущей долиной где-то между нынешними городами Ричмондом и Филадельфией, к северо-востоку от тех мест, где лет через двенадцать — тринадцать была организована колония Мериленд.

Никого не заинтересовали семьдесят три измученных переселенца, высадившихся с корабля «Пилигрим», как сейчас благоразумно был переименован старый «Апостол». Они никого не заинтересовали по той простой причине, что на двадцать миль кругом не было ни единой христианской души. А спустя пять лет они уже были старожилами и самыми уважаемыми людьми в Джошуаленде. Население росло со все возрастающей быстротой. Все чаще и чаще швартовались у дощатой пристани Хэппитауна корабли, привозившие людей, которые в первую очередь мечтали о земле, а во вторую — о том, чтобы к ним не приставали с дурацкими расспросами насчет их прошлой жизни. Землю они добывали, с боями отнимая ее у индейцев, с расспросами к ним никто не приставал, и климат здесь был как раз такой, какой нужен для того, чтобы выращивать табак, и весьма выгодно выращивать, если нашлись бы люди, согласные за дешевую плату с утра и до ночи гнуть спину на чужих плантациях, сажать, окучивать, полоть и убирать липкие и острые табачные листы, сушить, прессовать в тюки чужой табак и грузить его на чужие корабли. Но как раз таких-то людей и не хватало. Вернее, не хватало таких людей среди белых. Земли было сколько угодно. Надо было только перестрелять население двух-трех индейских деревушек, и земли становилось хоть завались и почти даром. И жалко было смотреть, как пропадала такая благодатная земля только из-за того, что спрос на белых рабов всегда перекрывал предложение.